Повесть о петре и февронии. СборникПовесть о Петре и Февронии Муромских (сборник) Петр и феврония автор

Первоначально «Повесть о Петре и Февронии Муромских» появилась как народная легенда. Это произошло не позднее середины XV века, так как именно к этому времени сложился церковный культ муромских угодников. Повесть со временем подвергалась различным авторским доработкам, в результате чего до нашего времени из средневековья дошло более ста пятидесяти ее списков в четырех основных вариантах. Количество этих списков говорит о большой популярности и самой легенды и ее героев. Один из лучших вариантов повести, созданный в середине XVI века, был написан рукой талантливого средневекового писателя Николая Еразма, что дало основание учёным считать его автором повести.

Муромский князь Петр и жена его Феврония – реальные люди, жившие на рубеже XII–XIII столетия, их мощи многие столетия – до советского времени, – хранились в муромском соборе Рождества Богородицы. Источником сюжета для «Повести» послужила легенда о мудрой крестьянской девушке, ставшей княгиней (село Ласково в пяти километрах от села Солотчи и бывшего Солотчинского монастыря, откуда была родом Феврония, существует и в наши дни). На церковном соборе 1547 года супруги были канонизированы. Известно, что прежде, чем прославить тех или иных лиц, Церковь проводит тщательное расследование их земной жизни и чудес, свершаемых ими после смерти. Следовательно, она располагала необходимыми данными для канонизации чудотворцев Петра и Февронии, отметив точную дату их преставления и прославления – 25 июня (8 июля по новому стилю) 1228 года. Этой канонизации предшествовало посещение Мурома царем всея Русии Иваном IV Грозным. В то время совсем еще юный царь предпринял путешествие по стране с целью поклонения мощам своих святых предков, которыми он считал и князя Петра с супругой. А после Казанского похода 1552 года в благодарность за молитвенную помощь муромских чудотворцев, этот государь приказал возвести в Муроме новый храм, посвященный святым Петру и Февронии, заказал храмовый образ чудотворцев.

Однако исторические источники указывают, что в отмеченное время в Муроме не было князя с именем Петр, а правил князь Давид (1203–1228 г.г.), который неоднократно упоминается в русских летописях и других исторических документах. Он, так же, как и в повести, имеет старшего брата – князя, передавшего ему после смерти свое княжение. Но и брата звали иным именем, чем в повести – Владимиром, а не Павлом. На основании этого некоторые историки подвергают сомнению существование у легенды реальных прототипов, либо относят годы их жизни к более позднему времени, о котором не сохранилось документов. Другие же ученые ссылаются на то, что князьям в то время давали двойные имена.

Существование двойных имен у всех почти князей подтверждается многочисленными летописными источниками. Причем это были не просто имена, взятые с потолка, либо придуманные родителями. Одно из них новорожденному давалось в честь святого, в день памяти которого он родился. Другое имя было родовым – в честь одного из предков ребенка.

Эта традиция существовала с древних времен до последних лет правления Рюриковичей. Так, Креститель Руси, великий князь Владимир Всеволодович при собственном крещении получил имя святого Василия. В честь своего небесного покровителя он поставил храм в Киеве, на холме, где прежде стоял идол Перуна. Первый Русский Государь Иоанн III Васильевич, родившийся много позже, в 1440 году, при крещении был наречен Тимофеем, его сын, Государь и великий князь Василий III Иванович был назван при крещении Гавриилом. Не удивительно, что мы знаем их под светскими именами, крестильное же имя, приведенное во многих летописях, известно лишь специалистам. Но так же не удивительно, что, если бы Церковь решила прославить их в качестве святых, она предпочла бы их христианские имена, данные в честь святых.

Упоминаются в летописях и двойные имена современников муромских святых угодников. Вот как в Типографской летописи говорится о рождении будущего великого князя Владимирского Всеволода Юрьевича Большое Гнездо (1154–1212): «В лето 6662 <…>. Того же лета родися Гюргю сын Всеволод и нарекоша имя емоу во святом крещении Дмитрей ». И именно с этим крестильным именем – Дмитрий, – он запечатлен на фресках Московского Архангельского собора – на северной грани юго-восточного столба рядом с князем Андреем Боголюбским. А на северно-западном столбе того же храма представлены в монашеских одеяниях Петр и Феврония – также под своими церковными именами.

– На Руси до Петра I летосчисление велось по Византийскому календарю – от сотворения мира и отличалось от современного на 5508 лет.

В той же Типографской летописи далее под годом 6698 (1190 г.) читаем уже о рождении сына у самого Всеволода: «Того же лета родися оу Всеволода Ярослав, рекомый Феодор ». Основателя ветви муромских князей также назвали двойным именем: Ярослав – Панкратий Святославович (1096–1129).

Этот список можно продолжать долго. Судя по тому, что сохранившееся в истории имя муромского князя – Давид – тоже было родовым – такое имя носили несколько представителей рода Рюриковичей, в том числе и из муромской ветви, – второе имя Петр было крестильным, в честь святого, в день памяти которого, видимо, родился князь. Неудивительно, что именно оно и закрепилось в православной традиции и в русской литературе. Однако и первое, Петр, не забылось: этим именем (не случайно же!?) князя вновь нарекли перед кончиной – при принятии им монашества.

Вместе с князем Петром постриглась и его супруга Феврония под именем Евфросинии. По преданию, любящие друг друга супруги еще при жизни приготовили для себя общий гроб и приказали похоронить их рядом. Однако муромцы побоялись исполнить их волю, ведь они стали монахами. Княгиню отвезли в женский монастырь, князя положили в отдельном гробу в муромском соборном храме Рождества Богородицы. Однако поутру тела супругов оказались рядом. Их снова разделили, но чудо повторилось. Более уже разлучать их побоялись, похоронили вместе. Первоначально, судя по «Повести», – возле храма Рождества Богородицы. И лишь после прославления в качестве святых, их тела были перенесены в храм. В XVII веке для них изготовили великолепную гробницу, украшенную рельефами и изображениями святых.

После октябрьской революции 1917 года рака с мощами Петра и Февронии оказалась в Муромском музее, а собор Рождества Богородицы, где они покоились несколько столетий, был разрушен. В 1989 году рака была возвращена Церкви и верующим, после чего три года находилась в Муромском Благовещенском соборе. А через несколько лет, 19 сентября 1992 года мощи муромских угодников были торжественно перенесены в женский Свято – Троицкий монастырь, расположенный в центральной части города Мурома. Гробница с мощами была помещена в древнем Троицком соборе (нынешний храм освящен в 1643 году) справа от иконостаса. Над ней устроена резная сень, место украшено замечательными иконами. Сюда и доныне стекаются отовсюду паломники, чтобы поклониться мощам Святых благоверных Петра и Февронии, которые, по данной им от Бога благодати, являются покровителями любви и христианского брака. Их же просят люди о помощи в поиске супруга, в деторождении. Нередки случаи исцеления людей, молившихся о здоровье у их гробницы, случаются и иные чудеса.

По преданию, одно из первых широко известных в народе чудес произошло после поклонения преподобным супругам царя Ивана Грозного. Сюда, в Муром, он заехал перед решающим походом на Казань в 1552 году и долго молился перед гробницей святых угодников. Нетрудно догадаться, что молился он покровителям семейного благополучия не только об удаче в походе. Пятый год состоял он в браке с Анастасией Романовой, а сына у него так и не было. Вопрос этот в его семье был, наверняка, весьма болезненным, ведь у его отца Василия III более двадцати пяти лет не было детей, что породило немалые проблемы и слухи. И вот, после возвращения из Казанского похода царя ожидало счастливое известие: его супруга родила сына Дмитрия. А после его нечаянной гибели, словно в утешение, в 1554 году родила и другого сына – Ивана. Очевидно, по обету, данному во время моления святым, царь прислал вскоре в Муром артель мастеров, которые возвели над мощами Петра и Февронии новый каменный храм Рождества Богородицы. Поставили они в Муроме и несколько других храмов.

Известно немало других случаев исполнения просьб верующих, обращенных к святым угодникам Петру и Февронии.

День прославления святых Петра и Февронии – 25 июня по старому стилю или 8 июля по новому стилю, – по решению светских властей с 1992 года празднуется как День города Мурома, одного из древнейших в России, – Муром впервые упоминается в «Повести временных лет» вместе с Новгородом под 862 годом.

24 ноября 2003 года по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II Совет региональной организации «Народный клуб «Семья» учредил общественный «Орден Святых благоверных Петра и Февронии Муромских». Орден вручается в День памяти Святых российским и зарубежным гражданам и организациям за значительный вклад в укрепление института семьи, за верность, милосердие и подвиг в области семейно-брачных отношений. Указом президента В. В. Путина год 2008 объявлен годом семьи, что тоже говорит о важности семейных отношений в нашем обществе.

Предложенный автором вариант «Повести о Петре и Февронии» не отступает от традиционного сюжета. Это, однако, не помешало значительно расширить объем повести, для чего были использованы и исторические документы, личности, древние литературные произведения. Например, «Свадебный чин» из древнего досильвестровского «Домостроя». Детали, однако, не должны были затмить сути подвига святых, их верности друг другу, потому сведены до минимума описания окружающих их декораций, лиц, одежды и прочего, не важного для сюжета. Сделано все это с одной целью – донести до наибольшего круга читателей повествование о подвиге святых благоверных Петра и Февронии, напомнить о важности для каждого человека счастливой семейной жизни.

В Приложении к этой книге даны древнейший список повести о Петре и Февронии на старом русском языке и перевод ее в изложении средневекового писателя Ермолая Еразма. Тут же помещены их жития, молитвы им, и статья авторитетнейшего академика Д. С Лихачёва, разъясняющая нам суть подвига муромских святых.

* * *

Глава I
Страшный гость

В тот вечер муж показался княгине Муромской необычайно взволнованным и непривычно суетливым. Он появился в ее комнате без стука, словно разом возник из ниоткуда, так, что, заметив его, служанка Елена вздрогнула и выронила расческу, которой укладывала волосы госпожи.

По обычаю, отстояв небольшую вечернюю службу в домовом храме, княгиня отправилась в свои покои готовиться ко сну и теперь, уже одетая в ночную рубашку, сидела в резном креслице перед туалетным столом, на котором стояла новинка – овальное зеркало в золоченой оправе. На его бронзовой, отполированной до блеска поверхности, она видела свое удлиненное лицо необычайно смуглого оттенка, совсем непохожего на настоящий цвет кожи. Зеркальце размером чуть больше ее лица привез княжеский казначей из Новгорода Великого, с весенней ярмарки, куда, сказывают, съезжались купцы со всей Европы. И вот уже несколько дней княгиня с боярынями по очереди, а то и вместе глядели то в него, то друг на друга, сравнивали, обсуждали и пришли к выводу, что зеркало ничуть облик не искажает и даже наоборот, затемняя его слегка, делает более загадочным. Старое зеркало – маленькое и еще более мутное, княгиня перенесла в переднюю комнату на поставец – там она принимала гостей и могла теперь в любое время, взглянув на него, оценить свой внешний вид.

Супруг, возникший неожиданно и бесшумно возле двери, будто удивившись присутствию служанки, сделал нетерпеливый знак рукой, чтобы та поторопилась. Поток воздуха колыхнул пламя многочисленных свечей, и на стене дрогнули уродливые тени присутствующих. Испуганная неожиданным появлением господина, Елена, дрожащей рукой завершив начатое дело, быстро поправила пышные подушки и, откинув уголок одеяла на широкой постели под альковом, торопливо выскользнула из комнаты. Вечерний гость плотнее прикрыл за ней дверь и обернулся к княгине, которая всегда была рада видеть у себя весьма занятого обычно князя Павла. Она улыбнулась ему и кивнула в сторону стоящего рядом стула:

– Располагайся, друг мой, я не ожидала, что ты так быстро обернешься. Доволен ли ты поездкой?

Ее супруг еще два дня назад, едва рассвело, отправился с младшим братом Петром и небольшой дружиной в гости в соседнюю Рязань по приглашению тамошних князей – договариваться о походе на волжских болгар. Такие поездки занимали обычно не менее трех дней, ибо переговоры сопровождались продолжительными дружескими застольями, выездами на охоту, ожиданием прибытия других князей.

Вместо ответа супруг придвинул к ней свой стул, и глаза его необычайно сверкнули. Он погладил ее по волосам, прикоснулся к шее, рука его скользнула под распахнутый кружевной ворот ночной рубахи, припала к груди. Эта рука, касаясь ее, будто волшебством, зажигала тело незнакомой прежде страстью, кровь ударила в голову, потом отхлынула вниз, под живот, в глазах потемнело, грудь, каждая клеточка кожи возжелали новых таких же прикосновений.

От стыда за столь греховные свои помыслы, княгиня покраснела и замерла, боясь даже себе признаться в возникшем вдруг неодолимом похотливом желании. А он, не встречая сопротивления, все смелел, движения его рук становились все увереннее, ее ночная сорочка уже мешала ему.

Они были женаты давно, но ничего подобного прежде княгиня не испытывала. Их супружеские отношения были чинными, традиционными, более даже дружескими, чем страстными. Муж был много старше ее. Он заходил в ее палаты каждый вечер, они беседовали о прошедшем дне. Один – два раза в неделю супруг являлся к ней уже в ночном одеянии через внутренние двери, соединявшие крытым переходом их покои, и оставался на ночь, предварительно сняв халат и ночную рубаху и аккуратно разложив их на широкой лавке, стоящей прямо подле кровати. Во время поста они и вообще ограничивались лишь нежным поцелуем.

Теперь князь был словно другим, и она боялась взглянуть на него, хотя и изнемогала уже от желания. Он поднял ее со стула, прижал к себе и издал стон, похожий на рычание. Она вдруг вспомнила, что, явившись к ней сегодня, обычно разговорчивый супруг не изрек еще не единого слова. Но и сама она была сегодня совсем другой, чем прежде, оттого, тут же, забыла свое удивление и вновь превратилась в одно лишь желание.

Не выпуская ее из рук, он придвинулся к большому подсвечнику возле стола и задул одним дыханием сразу все свечи, остались гореть лишь две у изголовья постели. Уже в полутьме стянул с ее плеч рубаху, и та упала на пол. Одним движением, непонятно как, стряхнул одежду и с себя, и уже через мгновение они оказались в постели на прохладных льняных простынях. И тут только она наконец-то решилась взглянуть на мужа, который уже овладевал ею и вновь издавал стоны, похожие на рычание. Но перед глазами ее будто стояла пелена от слез страсти, она и сама неожиданно застонала, едва не теряя сознание от впервые испытанного потрясения. И вновь глянула на супруга, который в тот момент зарычал громче прежнего. Неожиданно она увидела перед собой беса с горящими глазами, черного, жуткого, с волосяным покрытием на лице. Ужас охватил ее, и она закричала, что было сил, но вместо крика из ее горла вырвался лишь тихий хрип, и княгиня действительно потеряла сознание.

Очнулась одна, в тишине, в своей постели, в опочивальне по-прежнему горели две свечи. Она огляделась по сторонам, ощупала соседнюю подушку, которая была помята и хранила еще следы чужого присутствия. Княгиня вскочила, взяла лучину и зажгла вновь все свечи, почему-то заглянула под кровать. В спальной никого кроме нее не было. Кинулась к иконам, начала молиться, просила у Господа прощения, разрыдалась. Она уже поняла, что согрешила вовсе не с мужем, а, скорее всего, с посланником самого дьявола. Но, тут же, вспомнила пережитые ощущения и, вопреки ее воле, мыслям, ею начало овладевать желание вновь испытать эту неземную страсть. Княгиня поднялась с колен, обошла все свои комнаты, выглянула из двери опочивальни в переход – везде было пусто. Дверь в покои мужа была заперта. Побродив по терему и успокоившись, она вернулась в постель и довольно быстро уснула. Утром узнала, что князь Павел из Рязани еще не воротился.

Оставшиеся дни до его приезда прошли в смятении. Она приказала слугам, чтобы немедленно доложили ей, как только муж сообщит о своем прибытии, либо явится лично. Мучительно думала, как рассказать ему о свершившемся грехе и надо ли вообще говорить об этом. До сих пор никаких тайн от супруга у нее не было. Но ведь этот случай был особенным, и рассказ о нем мог разрушить их добрые отношения. Она говорила себе, что не виновата в свершившемся грехе, что не собиралась изменять князю. Но ведь «это» случилось? Значит, надо покаяться! Но надо ли?

Она никому пока не сказала о происшедшем. Видевшая ночного гостя служанка ни о чем не спрашивала, возможно, решила, что это действительно был князь Павел, каким-то образом прибывший на краткое время домой. Княгиня же томилась своими сомнениями и ожиданием. Она чувствовала, что ночной гость явится снова. Сначала уверенно решила, что как только это произойдёт, она поднимет крик, шум, разбудит слуг и ни за что не позволит ему приблизиться к себе. Потом вспомнила, с кем имеет дело, и поняла, что если он захочет, сможет применить свои бесовские чары, и она либо онемеет, либо вообще потеряет возможность сопротивляться. Эта мысль приходила все чаще, по мере того, как проходило время, и она все чаще вспоминала о его прикосновениях и их невероятном воздействии на ее тело. Страсти закипали в ней, ей чудилось, что он уже рядом, временами ей даже хотелось, чтобы он был рядом. Она начинала молиться и каяться, но плоть не слушалась ее и требовала пережитого однажды удовольствия.

По вечерам, а порой и долгими ночами княгиня прислушивалась к каждому шороху за дверью, и чем дольше «Тот» не являлся, тем спокойнее она относилась к мысли, что он должен таки снова прийти к ней. В конце концов, не прошло и трех дней, как она уже нетерпеливо ждала своего страшного ночного гостя.

Но приехал князь Павел. Она сама догадалась об этом по шуму во дворе, топоту копыт, по разлетевшимся по палатам многочисленным звонким голосам. Она поспешила во двор встречать мужа, спустилась по лестнице с золоченого верхнего крыльца своего терема прямо во двор, и Павел радостно обнял ее прямо у входа. Он хорошо провел время, он любил свою жену и был счастлив, что все у него в порядке. За обедом весело рассказывал, чем занимался в Рязани, где побывал, о чем договорился с родичами – князьями. А вечером явился к ней в опочивальню, когда она уже осталась одна.

Княгиня ждала мужа, но в первые минуты сомнения все-таки одолевали ее. Павел ли это? Огоньки свеч отражались в его глазах, скользили бликами по лицу и одежде, и он на какое-то мгновение показался ей чужим, «Тем». Но князь неторопливо снял с себя одежду, аккуратно разложил ее на лавке и когда спокойно улегся рядом с ней на постели, княгиня уже была уверена, что это ее супруг. Его прикосновения были знакомы, приятны, но не обжигали страстью, не кружили голову, не будоражили кровь, не доводили до стона. Он традиционно посетовал на то, что Бог не дает им наследника, и выразил надежду, что уж на этот раз его усилия окажутся не напрасными. Княгиня поддакнула ему и ласково обвила мужа руками. Так, обнявшись, они и заснули. Рассказывать о страшном своем госте она не решилась. Надеялась, что все обойдется.

Но не обошлось. В следующий вечер явился «Тот». Поначалу княгиня не догадалась об этом. Они со служанкой за туалетным столиком раскладывали по коробочкам украшения и отбирали те, что требовали ремонта. Вновь явившись неслышно, будто из воздуха, гость сел напротив нее в кресло возле туалетного стола, вытянул ноги. Поначалу она не сомневалась, что это князь Павел, ибо он был в обычном своем расшитом кафтане с серебряными пуговицами, в удобных коротких сапогах, которые носил дома, темно-русая его небольшая бородка была аккуратно расчесана, глаза были прикрыты и едва привлекали к себе внимание.

Служанка немедленно откланялась, но тут же, следом, постучав, явился младший брат супруга Петр – по заведенному правилу пожелать княгине спокойной ночи. Веселый и улыбчивый, молодой князь прямо с порога поклонился сначала княгине:

– Будь здорова, сестрица, отдыхай спокойно, – затем обернулся к брату, – и тебе, братец, еще раз здравия желаю. Только не пойму, как это ты опередил меня, я же вроде только что от тебя вышел и никуда не заходил?

Заметив, что брат не очень доволен его появлением и продолжает молчать, Петр воскликнул:

– Ах, да, я ведь останавливался, слуге распоряжения давал! Видно и проглядел тебя. Впрочем, это неважно. Кланяюсь.

Он еще раз прямо у порога тряхнул своими русыми кудрями и удалился, плотно прикрыв за собой дверь.

– Что ты такой пасмурный, друг мой? – спросила княгиня мужа. – Утомился, или вести нехорошие получил? Знаю, вечером владыка к тебе заходил, небось, снова льгот каких просил или денег на строительство?

Сегодня Всероссийский день семьи, любви и верности. Именно в этот день, 8 июля, Русская православная церковь поминает благоверных князей Петра и Февронию, Муромских чудотворцев, явивший пример беззаветной любви. Об этом чуде повествует знаменитая «Повесть о Петре и Февронии» написана известным духовным писателем середины XVI века священником Ермолаем.

Примечательно, что в древнерусском Сказании центральное значение отведено мудрой Февронии, - простолюдинке, ставшей не просто соправительницей мужа-князя, но спасительницей его жизни как телесной так и духовной - возвысившей своего мужа и их союз к идеалу совершенства и праведности.

Как пишет академик Лихачев: "Феврония подобна тихим ангелам Рублева. Она «мудрая дева» сказочных сюжетов. Внешние проявления ее большой внутренней силы скупы. Она готова на подвиг самоотречения, победила свои страсти. Ее любовь к князю Петру потому и непобедима внешне, что она побеждена внутренне, ею самой, подчинена уму. Вместе с тем ее мудрость - не только свойство ее ума, но в такой же мере - ее чувства и воли. Между ее чувством, умом и волей нет конфликта: отсюда необыкновенная «тишина» ее образа".

Ниже мы приводим статью «Повесть о Петре и Февронии Муромских» выдающегося ученого Дмитрия Сергеевича Лихачева из его знаменитого труда "Великое наследие. Классические произведения литературы Древней Руси". Также из сайта Православие.ру приводим замечательное изложение "Повести о Петре и Февронии Муромских", иллюстрированное в иконе XVII века.

ДМИТРИЙ ЛИХАЧЁВ: «ПОВЕСТЬ О ПЕТРЕ И ФЕВРОНИИ МУРОМСКИХ»

О времени возникновения «Повести о Петре и Февронии Муромских» идут споры. Одни исследователи относят ее к XV в., другие - к началу XVI-го. Судя по тому, что церковный культ Петра и Февронии в Муроме сложился уже во второй половине XV в., вероятнее, что «Повесть» в каком-то неизвестном нам первоначальном виде была составлена уже в это время. Однако свой окончательный вид «Повесть» приобрела, как это доказала сейчас Р. П. Дмитриева, под пером Ермолая Еразма - писателя, работавшего в середине XVI в.

«Повесть о Петре и Февронии» представляет собой соединение двух фольклорных сюжетов: одного о змее-соблазнителе и другого - о мудрой деве. Сюжеты эти в «Повести» соединены и приурочены к Мурому, а вся повесть претендует на историческую достоверность.

Очарование «Повести» - в простоте и ясности изложения, в степенной неторопливости рассказа, в способности повествователя не удивляться удивительному, в гармонирующей со спокойствием рассказчика простоте и беззлобии действующих лиц.

Героиня повести - дева Феврония. Она мудра народной мудростью. Она загадывает мудрые загадки и умеет без суеты разрешать жизненные трудности. Она не возражает врагам и не оскорбляет их открытым поучением, а прибегает к иносказанию, цель которого - преподать безобидный урок: ее противники сами догадываются о своих ошибках. Она творит чудеса походя: заставляет за одну ночь расцвесть в большое дерево воткнутые для костра ветви. Ее животворящая сила распространяется на все окружающее. Крохи хлеба в ее ладони превращаются в зерна благоуханного ладана. Князь Петр пытается обмануть ее только один раз, вначале, когда он решает не жениться на ней, вопреки своему обещанию. Но после первого же урока, преподанного ему Февронией, он слушает ее во всем и, обвенчавшись, живет с нею в согласии, их любовь переступает и за порог смерти.

«Сей убо в Рустей земли град, нарицаемый Муром» - так просто начинается повесть. В граде этом, как рассказывают, говорит повествователь, княжил благоверный князь Павел. И стал к его жене летать змий-насильник. Для посторонних он принимал облик Павла. Жена Павла поведала мужу о своем несчастии, и стали оба думать, как избавиться от насильника.

Однажды, когда змий снова прилетел к жене Павла, она спросила змия «с почтением»: «Многое ты знаешь, знаешь ли ты кончину свою: какая она буде и от чего?» Прельщенный «добрым прельщением» жены Павла, змий ответил: «Смерть моя - от Петрова плеча, от Агрикова меча».

Брат Павла, Петр, решает убить змия, но не ведает, где ему достать Агриков меч. Он находит этот меч в одной из своих поездок для уединенной молитвы в загородном храме в алтаре между «керамидами», то есть керамическими плитками, обычно закрывавшими погребения.

Удостоверившись, что в храмине у жены Павла сидит не Павел, а змий, принявший облик Павла, Петр ударяет его Агриковым мечом. К змию возвращается его подлинный облик, и он «трепеща» умирает, обрызгав Петра своею кровью. От этой крови Петр покрывается струпьями. Болезнь его невозможно вылечить. Страшная болезнь Петра служит завязкой второй части повести, где появляется мудрая дева Феврония, излечивающая князя. Есть что-то общее в деталях этой части повести с западноевропейским средневековым повествованием о Тристане и Изольде.

Феврония подобна тихим ангелам Рублева. Она «мудрая дева» сказочных сюжетов. Внешние проявления ее большой внутренней силы скупы. Она готова на подвиг самоотречения, победила свои страсти. Ее любовь к князю Петру потому и непобедима внешне, что она побеждена внутренне, ею самой, подчинена уму. Вместе с тем ее мудрость - не только свойство ее ума, но в такой же мере - ее чувства и воли. Между ее чувством, умом и волей нет конфликта: отсюда необыкновенная «тишина» ее образа.

Первое появление в повести девушки Февронии запечатлено в зрительно отчетливом образе. Ее находит в простой крестьянской избе посланец муромского князя Петра, заболевшего от ядовитой крови убитого им змея. В бедном крестьянском платье Феврония сидела за ткацким станком и занималась «тихим» делом - ткала полотно, а перед нею скакал заяц, как бы символизируя собой слияние ее с природой. Ее вопросы и ответы, ее тихий и мудрый разговор ясно показывают, что «рублевская задумчивость» не бездумна. Феврония изумляет посланца своими вещими ответами и обещает помочь князю. Сведущая в целебных снадобьях, она излечивает князя, как Изольда излечивает Тристана, зараженного кровью убитого им дракона.

Несмотря на социальные препятствия, князь женится на крестьянской девушке Февронии. Как и любовь Тристана и Изольды, любовь Петра и Февронии преодолевает иерархические преграды феодального общества и не считается с мнением окружающих. Чванливые жены бояр невзлюбили Февронию и требуют ее изгнания, как вассалы короля Марка требуют изгнания Изольды. Князь Петр отказывается от княжества и уходит вместе с женой. Животворящая сила любви Февронии так велика, что жердья, воткнутые в землю, расцветают в деревья по ее благословению. Она настолько сильна духом, что разгадывает мысли встреченных ею людей. В силе любви, в мудрости, подсказанной ей этой любовью, Феврония оказывается выше даже своего идеального мужа - князя Петра. Их не может разлучить сама смерть.

Когда Петр и Феврония почувствовали приближение смерти, они стали просить у бога, чтобы умереть в одно время, и приготовили себе общий гроб. После того они приняли монашество в разных монастырях. И вот, когда Феврония вышивала для храма богородицы «воздух» для святой чаши, Петр послал ей сказать, что он умирает, и просил ее умереть с ним вместе. Но Феврония просит дать ей время дошить покрывало. Вторично послал к ней Петр, велев сказать: «Уже мало пожду тебя». Наконец, посылая в третий раз, Петр говорит ей: «Уже хочу умереть и не жду тебя». Тогда Феврония, которой осталось дошить лишь ризу святого, воткнула иглу в покрывало, обвертела о нее нитку и послала сказать Петру, что готова умереть с ним вместе. Так и Тристан оттягивает час своей кончины. «Срок близится, - говорит Тристан Изольде, - разве мы не испили с тобою все горе и всю радость. Срок близится. Когда он настанет, и я позову тебя, Изольда, придешь ли ты?» «Зови меня, друг, - отвечает Изольда, - ты знаешь, что я приду».

После смерти Петра и Февронии люди положили тела их в отдельные гробы, но на следующий день тела их оказались в общем, заранее приготовленном ими гробу. Люди второй раз попытались разлучить Петра и Февронию, но снова тела оказались вместе, и после этого их уже не смели разлучать. Так же точно в победе любви над смертью Тристан спускается на могилу Изольды цветущим терновником (в некоторых вариантах романа о Тристане и Изольде тела их оказываются в одном гробу). Образы героев этого рассказа, которых не могли разлучить ни бояре, ни сама смерть, для своего времени удивительно психологичны, но без всякой экзальтации. Их психологичность внешне проявляется с большой сдержанностью.

Отметим и сдержанность повествования, как бы вторящего скромности проявления чувств. Жест Февронии, втыкающей иглу в покрывало и обвертывающей вокруг воткнутой иглы золотую нить, так же лаконичен и зрительно ясен, как и первое появление Февронии в повести, когда она сидела в избе за ткацким станком, а перед нею скакал заяц. Чтобы оценить этот жест Февронии, обвертывающей нить об иглу, надо помнить, что в древнерусских литературных произведениях нет быта, нет детальных описаний - действие в них происходит как бы в сукнах. В этих условиях жест Февронии драгоценен, как и то золотое шитье, которое она шила для «святой» чаши.

ПОВЕСТЬ О ПЕТРЕ И ФЕВРОНИИ В ИКОННЫХ КЛЕЙМАХ

Знаменитая «Повесть о Петре и Февронии» написана известным духовным писателем середины XVI века священником Ермолаем (в монашестве Еразм). Почти сразу же она становится любимым чтением русского народа и распространяется в огромном количестве списков. До нашего времени их сохранилось около 350. Многие из этих списков украшались миниатюрами, а вскоре появились и житийные иконы местно прославленных Муромских святых Петра и Февронии, в иночестве Давида и Евфросинии. Мы предлагаем вам прочитать эту повесть по клеймам одной из икон XVII века. Причем первое, заглавное клеймо иконы начинает и заканчивает собою повествование. Изображения (к сожалению, с некоторыми утратами) сопровождаются переводом, максимально приближенным к авторскому тексту.

Икона Муромских святых князя Константина со чадами Михаилом и Феодором, Петра и Февронии и Иулиании Лазаревской с житием Петра и Февронии. XVII в.

ГРАД МУРОМ. ПОВЕСТЬ О КНЯЗЕ ПАВЛЕ, И О ТОМ, КК ЗМЕЙ ЛЕТАЛ К ЕГО ЖЕНЕ, ПРЕДСТАВЛЯЯСЬ ОКРУЖАЮЩИМ В ВИДЕ ЕЕ МУЖА, И О ПРАВЕДНЫХ ПЕТРЕ И ФЕВРОНИИ

Клеймо 1

Есть в Русской земле город, называемый Муром.

Князь Павел на престоле, ему предстоят бояре и горожане. Змей, принимая обличье князя, прилетает к его супруге. Княгиня рассказывает мужу о своей беде

Клеймо 1. Фрагмент

В нем самодержствовал благоверный князь именем Павел. Искони ненавидящий добро в роде человеческом дьявол велел неприязненному змею летать к жене князя того на блуд. И являлся он ей своим наваждением в своем естественном облике, приходящим же людям казалось, будто это сам князь сидит с женой своей. В таковом наваждении немало времени прошло. Жена же этого не таила и рассказала князю, мужу своему, о всем приключившимся с ней. Змей же зловредный насилие творил над нею.

Княгиня открывается мужу - князю Павлу. Он советует ей выведать у змея тайну его смерти

Клеймо 1. Фрагмент

Князь думал, что ему сделать со змеем, и не мог придумать. И сказал жене: «Думаю, жена, и недоумеваю, что мне сделать со злыднем тем? Не ведаю, какой бы смерти предать его. Когда он будет говорить с тобой, то исхитрись спросить об этом: знает ли этот злодей духом своим, что ему смертью угрожает? Если что узнаешь и нам поведаешь, то освободишься не только в нынешнем веке от злого его дыхания, и шипения, и гнусности, о чем мерзко и говорить, но и в будущей жизни нелицемерного судью Христа умилостивишь». Жена же слова мужа своего в сердце накрепко запечатлела и решила: «Хорошо, так и будет».

Княгиня выведывает у змея тайну его смерти и сообщает об этом мужу

Клеймо 2

Однажды, когда пришел к ней зловредный змей, она, хорошо помня запечатленные в сердце слова, обращается с лестью к злодею тому, говорит ему сладкие речи и наконец с почтением спрашивает, восхваляя его: «Многое ты знаешь, а знаешь ли о кончине своей: какова она будет и от чего?» Он же, неприязненный прельститель, прельщенный ласковой лестью верной жены, не задумываясь, тайну ей изрекает, говоря: «Смерть моя - от Петрова плеча, от Агрикова меча». Жена же, услышав такие речи, в сердце все твердо сохранила и по отшествии неприязненного поведала князю, мужу своему, о том, что сказал ей змей. Князь же, услышав это, недоумевал, что это за смерть «от Петрова плеча и от Агрикова меча»?

Князь Павел призывает к себе своего брата Петра и рассказывает ему о тайне змеевой смерти

Клеймо 3

Был у него родной брат по имени князь Петр. Однажды призвал он его к себе и поведал ему речи змея, которые говорил тот жене его. Князь же Петр, услышав от брата своего, что змей назвал тезоименитого ему виновника смерти своей, начал размышлять, не сомневаясь и мужественно, как бы убить змея. Но только одно смущало его: не ведал он ничего об Агриковом мече.

В Крестовоздвиженском храме князю Петру является отрок и показывает Агриков меч, лежащий в расщелине алтарной стены

Клеймо 4

Имел Петр обыкновение ходить по церквам, уединяясь. Была за городом в женском монастыре церковь Воздвижения Честного и Животворящего Креста. И пришел в нее Петр один помолиться. И вот явился ему отрок, говоря: «Князь, хочешь, я покажу тебе Агриков меч?» Князь же, стремясь желание свое осуществить, сказал: «Да увижу! Где он?» Отрок же сказал: «Следуй за мной». И показал ему в алтарной стене между керамидами скважину, в которой лежал меч.

Князь Петр показывает меч брату и является на поклон к снохе

Клеймо 5

Благоверный же князь Петр, взяв меч тот, пришел и поведал об этом брату своему. И с того дня стал искать удобного случая, чтобы убить змея. Каждый день ходил он к брату своему и снохе своей на поклон.

Князь Петр обнаруживает, что под видом мужа к княгине явился змей

Клеймо 6

Случилось как-то ему прийти в хоромы к брату своему, и тотчас же пойдя к снохе своей в другие хоромы, увидел у нее сидящего брата своего. Возвращаясь от нее, встретил он одного из прислужников брата и спросил: «Вышел я от брата моего к снохе моей, брат же мой остался в своих хоромах; я же, не замедлив нигде, быстро пришел в хоромы к снохе моей, и не пойму, и удивляюсь, как брат мой прежде меня оказался в хоромах у снохи моей?» Тот же человек ответил Петру: «Никуда, господин, после твоего ухода не выходил брат твой из хором своих!» Петр же уразумел тогда пронырство лукавого змея. Пришел к брату и спросил: «Как это ты сюда пришел? Я ведь от тебя из этих хором вышел, и, нигде не замедлив, пришел к жене твоей в хоромы, и увидел тебя с нею сидящим, и удивился, как ты прежде меня там очутился. Пришел же снова к тебе, опять же, нигде не замедлив, ты же, не знаю как, меня обогнал и прежде меня здесь очутился». Павел же сказал: «Никуда, брат, из хором этих после твоего ухода я не выходил и у жены своей не был». Князь Петр на это сказал: «Вот оно, брат, пронырство лукавого змея: в твоем облике он мне показывается, чтобы я не посмел убить его, принимая его за тебя - своего брата. Теперь же, брат, отсюда никуда не выходи. Я же туда пойду биться со змеем, да с Божией помощью убит будет лукавый этот змей».

Князь Петр убивает змея

Клеймо 7

И, взяв меч, называемый Агриков, пришел в хоромы к снохе своей. И, увидев змея в образе брата своего и твердо уверившись, что это не брат его, но прельститель змей, ударил его мечом. Змей же явился в своем подлинном обличии, и стал извиваться, и издох, окропив блаженного князя Петра кровью своею.

Князь Петр на одре болезни. Предстоящие рассказывают ему о Рязанской земле, славящейся своими врачами

Клеймо 8

Петр же от зловредной той крови покрылся струпьями и язвами, и нашла на него болезнь тяжкая. И искал он в своей державе у многих врачей исцеления, и ни от кого не мог его получить. Слышал же Петр, что много есть врачевателей в пределах Рязанской земли…

Князя Петра везут на поиски врачей в Рязанскую землю

Клеймо 9

…и повелел себя туда повезти, ибо сам не мог на коне сидеть из-за великой болезни. Привезен же был в пределы Рязанской земли, и послал синклит свой весь искать врачей.

Слуга князя Петра приходит в дом к деве Февронии

Клеймо 10

Один из предстоящих ему юношей уклонился в селение, называющееся Ласково. И пришел к некоего дома вратам, и не увидел там никого. И вошел в дом, и никто его не услышал. И вошел в храмину и увидел видение чудное: сидела одна девица, ткала полотно, а перед ней скакал заяц.

И молвила девица: «Нехорошо быть дому без ушей и храмине без очей!» Юноша же, не уразумев слов тех, спросил девицу: «Где же человек мужского пола, который здесь живет?» Она же ответила: «Отец и мать мои пошли взаймы плакать. Брат же мой ушел через ноги в глаза смерти смотреть».

Юноша тот, не понимая слов ее, удивлялся, видя и слыша вещи столь чудные, и спросил девицу: «Войдя к тебе, увидел тебя за работой, и видел зайца, перед тобою скачущего, и услышал из уст твоих слова странные какие-то, и того не понял, о чем ты говоришь. … Она же ответила ему: «Этого ли не понимаешь? Придя в дом сей и в храмину мою войдя, увидел ты меня, сидящую в простоте. Если бы был в доме нашем пес, то, учуяв тебя, к дому подходящего, залаял бы на тебя - это дому уши. А если бы был в храмине моей ребенок, то, увидев тебя, к дому подходящего, сказал бы мне - это храмине очи. А когда сказала тебе, что отец мой и мать моя пошли взаймы плакать, - ушли они на погребение мертвого и там плачут. Когда же за ними смерть придет, другие по ним начнут плакать - это и есть заемный плач. Про брата же тебе сказала так потому, что отец мой и брат древолазцы, в лесу мед с деревьев собирают. Брат мой ныне на это дело ушел, и когда он влезет на дерево высоко, и через ноги посмотрит на землю, то помыслит: как бы не сорваться с высоты. Если кто сорвется, то жизни лишится. Поэтому и сказала я, что пошел он через ноги в глаза смерти смотреть».

Промолвил ей юноша: «Вижу, девица, что ты мудра. Поведай мне имя свое». Она ответила: «Имя мое Феврония». Тот юноша сказал ей: «Я человек муромского князя Петра - служу ему. Князь мой получил болезнь тяжкую и язвы». Покрылся он струпьями от крови неприязненного летающего змея, которого убил своей рукой. И в своей державе искал он исцеления у многих врачей, и не у одного не получил. Ради этого сюда повелел себя привезти, так как слышал, что здесь много врачей. Но мы не знаем ни их имен, ни жилищ их не знаем, потому и расспрашиваем о них». Она же ответила: «Если бы кто-нибудь потребовал князя твоего себе, мог бы уврачевать его». Юноша сказал: «Что это ты говоришь, чтобы кто-то мог требовать князя моего себе?! Если кто уврачует его, князь мой даст тому большое богатство. Но скажи мне имя врача того, кто он и где жилище его». Она же ответила: «Приведи князя твоего сюда. Если будет мягкосердечен и смиренен в ответах, то будет здоровым!»

Слуга рассказывает князю Петру о деве Февронии

Клеймо 11

Юноша быстро возвратился к князю своему и поведал ему все подробно, что видел и слышал. Благоверный же князь Петр сказал: «Везите меня туда, где та девица».

Князя Петра привозят в дом к деве Февронии, которая соглашается исцелить его, если он станет ее мужем

Клеймо 12

И привезли его в дом тот, в котором была девица. И послал князь к ней отроков своих, говоря: «Поведай мне, девица, кто хочет меня уврачевать? Пусть уврачует меня и возьмет богатства много». Она же, не смущаясь, ответила: «Я хочу его уврачевать, но богатства не требую от него. Имею же к нему слово такое: если не быть мне супругой ему, незачем мне и врачевать его».

Князь Петр посылает к Февронии сказать о своем согласии

Клеймо 13

И, придя, человек тот поведал князю своему, что сказала девица. Князь же Петр пренебрег словами ее, помыслив: «Как это, князем будучи, древолазца дочь возьму себе в жены?!» И, послав к ней, сказал: «Скажите ей: что же это за врачевство ее?! Но пусть врачует! Если уврачует, возьму ее себе в жены».

Феврония передает сосуд со снадобьем и объясняет, как получить исцеление

Клеймо 14

Пришедшие передали ей слова те. Она же, взяв сосуд маленький, почерпнула кисляжди (хлебной закваски) своей, дунула на нее и сказала: «Учредите князю вашему баню, и пусть помажет этим тело свое, где есть струпы и язвы, а один струп пусть оставит непомазанным - и будет здоров!

Князь Петр, испытывая мудрость Февронии, посылает ей пучок льна, чтобы она изготовила из него сорочку, порты и убрусец

Клеймо 15

И принесли князю эту мазь. И повелел он учредить баню. Девицу же захотел в ответах испытать, так ли мудра, как слышал о речах ее от юноши своего. Послал ей с одним из слуг своих одно повесмо (пучок) льна, говоря так: «Эта девица хочет мне супругой быть мудрости ради. Если мудра, то пусть из этого льна учинит мне сорочку, и порты, и убрусец (пояс или полотенце) за то время, пока я в бане буду».

Дева Феврония, получив лен, повелевает слуге снять с печи поленце, отрубить «утинок» и передать князю Петру, чтобы он изготовил из него ткацкий станок

Клеймо 16

Слуга принес ей повесмо льна, и подал ей, и княжье слово сказал. Она же сказала слуге: «Влезь на печь нашу и, сняв с гряды (перекладины над печкой) поленце, принеси сюда». Он же, послушав ее, принес поленце. Она же, отмерив пядью (древнерусская мера длины: расстояние между концами раздвинутых большого и указательного пальцев руки; 1 пядь = 17,78 см), сказала: «Отруби это от поленца сего». Он отрубил. Она сказала ему: «Возьми этот утинок (отрубок) поленца, и пойди дай князю своему от меня, и скажи ему: в то время, пока этот пучок я очешу, князь твой пусть приготовит мне из этого утинца станок и все устройство, на котором соткется полотно его».

Князь Петр посылает сказать Февронии о невозможности исполнить ее задание. Феврония отвечает князю тем же

Клеймо 17

Слуга принес князю своему утинок поленца и слова девицы пересказал. Князь же сказал: «Иди и скажи девице, что невозможно из такой малой деревяшки в столь малое время это устройство смастерить!» Слуга, придя, передал ей княжескую речь. Девица же ответила: «А это ли возможно - взрослому мужчине из одного пучка льна в малое время, пока он будет в бане, сделать сорочку, и порты, и убрусец?» Слуга ушел и сказал все князю. Князь же подивился ответу ее.

Князя Петра помазывают в бане снадобьем, присланным Февронией

Клеймо 18

Через какое-то время князь Петр пошел в баню мыться и по повелению девицы мазью помазал язвы и струпы свои. И один струп оставил не помазан по повелению девицы. Выйдя же из бани, никакой болезни не чувствовал. Наутро же увидел все тело здоровым и гладким, кроме одного струпа, который был не помазан по повелению девичью. И дивился он быстрому исцелению.

Исцеленный князь Петр посылает Февронии дары, которые она не принимает

Клеймо 19

Но он не захотел взять ее в жены себе из-за происхождения ее и послал ей подарки. Она же их не приняла.

Князь Петр уезжает в Муром и снова заболевает

Клеймо 20

Князь же Петр поехал в отчину свою, город Муром, здоровым. На нем же был единственный струп, который был не помазан повелением девичьим. И от того струпа начали многие струпы расходится по телу его с первого дня, в который поехал он в отчину свою. И стал опять весь оструплен многими струпами и язвами, как и изначально.

Князь Петр возвращается к Февронии и вновь просит об исцелении, дав слово, что возьмет ее в жены

Клеймо 21

И опять возвратился князь на испытанное исцеление к девице. И когда подоспел к дому ее, со стыдом послал к ней, прося врачевания. Она же, нисколько гнева не держа, сказала: «Если будет мне супругом, то будет уврачеван». Он же твердое слово дал ей, что имеет намерение взять ее в жены себе. Она же снова, как и прежде, то же снадобье дала ему, о котором ранее писано.

Исцеленный князь Петр увозит Февронию в Муром, где они сидят на пиру с князем Павлом и его супругой

Клеймо 22

Он же, вскоре исцеление получив, взял ее в жены себе. Такою вот виною стала Феврония княгиней. Пришли они в отчину свою, город Муром, и жили там во всяком благочестии, ни в чем от Божиих заповедей не отступая.

Преставление князя Павла

Клеймо 23

Через малое время преждепомянутый князь Павел отходит от жизни сей. Благоверный же князь Петр после брата своего единым самодержцем становится граду своему.

Боярин обвиняет княгиню Февронию в бесчинном поведении за трапезой. Князь Петр испытывает ее: происходит чудо превращения хлебных крошек в дымящийся фимиам

Клеймо 24

Как-то кто-то из служащих ей пришел к благоверному князю Петру наговорить на нее так: «От каждой, - говорил, - трапезы своей она бесчинно исходит: прежде чем встать, собирает в руку свою крошки, будто голодная». Благоверный же князь Петр, желая ее испытать, повелел ей обедать с ним за одним столом. И как только закончился обед, она, по обыкновению, собрала со стола в руку свою крошки. Князь же Петр схватил ее за руку и, разжав ее, увидел ладан благовонный и фимиам. И с того дня прекратил ее в чем-либо испытывать.

Бояре жалуются князю Петру на Февронию, так как их жены не хотят, чтобы она над ними господствовала

Клеймо 25

Княгиню же его Февронию бояре не любили жен ради своих, поскольку была она княгиней не по происхождению ее, Бог же прославил ее доброго ради жития ее.

На пиру бояре предлагают княгине Февронии удалиться из муромских пределов. Взамен предложенного откупа она выбирает своего мужа

Клеймо 26

Через немалое время пришли к князю в ярости бояре его, говоря: «Хотим все, княже, праведно служить тебе и самодержцем иметь тебя, но княгини Февронии не хотим, чтобы господствовала над женами нашими. Если хочешь самодержцем быть, пусть будет у тебя иная княгиня. Феврония же, взяв богатство достаточное себе, пусть уходит, куда хочет!» Блаженный же Петр, такой был у него обычай - ни от чего в ярость не впадать, со смирением ответил: «Обратитесь к Февронии, и что скажет, -послушаем».

Они же, неистовые, исполнившись бесстыдства, задумали устроить пир. И сотворили его. И когда развеселились, начали простирать бесстыжие свои голоса, словно псы лающие, отнимая у святой Божий дар, с которым ее Бог и по смерти не разлучать обещал. И говорили: «Госпожа княгиня Феврония! Весь город и бояре говорят тебе: дай нам то, что мы у тебя просим!» Она же отвечала: «Возьмите то, что просите!» Они же едиными устами промолвили: «Мы, госпожа, все князя Петра хотим, да самодержствует над нами. Тебя же жены наши не хотят, чтобы господствовала над ними. Взяв богатство, достаточное себе, уходи, куда хочешь!» Она же отвечала: «Обещала вам: что попросите, - получите. Я же вам теперь говорю: дайте и мне то, что я попрошу у вас». Они же, злые, рады были, не ведая будущего, и обещали с клятвою: «Что скажешь - сразу безо всякого прекословия возьмешь». Она же сказала: «Ничего иного не прошу, только супруга моего - князя Петра!» Ответили же они: «Если сам захочет, - ничего тебе не возразим». Враг наполнил их мыслями, что если не будет князем Петр, то поставят себе иного самодержцем, и каждый из бояр в уме своем держал, что сам хочет самодержцем быть.

Блаженный же князь Петр не возлюбил временного самодержства превыше Божиих заповедей, но по заповедям Его шествуя, держался их, как и богогласный Матфей в своем благовестии вещает. Сказано ведь, что если кто отпустит жену свою, кроме слова прелюбодейного, и женится на другой, тот сам прелюбодеяние творит. Сей же блаженный князь по Евангелию поступил: самодержавие свое за ничто посчитал, чтобы заповеди Божией не нарушить.

Отправившаяся в изгнание княгиня Феврония обличает некоего человека в блудных помыслах

Клеймо 27

Они же, злочестивые бояре, дали Петру и Февронии суда на реке. Была под городом тем река, называемая Окой. Они и поплыли по реке в судах. Некий же был человек у блаженной княгини Февронии на судне; и жена его на том же судне была. Тот человек, приняв помысл от лукавого беса, воззрел на святую с помыслом. Она же, поняв злой помысл его, быстро обличила его, сказав ему: «Почерпни-ка воды из реки с этой стороны судна». Он почерпнул. И повелела ему испить. Он же выпил. Сказала же снова она: «Почерпни воды с другой стороны судна этого». Он почерпнул. И повелела ему снова испить. Он выпил. Она же спросила: «Одинакова ли эта вода или одна слаще другой?» Он же ответил: «Одинакова, госпожа, вода». Тогда она сказала: «Так же одинаково и естество женское. Зачем же, свою жену оставив, о чужой помышляешь?» Тот человек, поняв, что у нее есть прозрения дар, боялся впредь подобное помышлять.

Кручина князя Петра об оставленном отечестве и чудо о благословленных Февронией срубленных деревцах, выросших и распустившихся за ночь

Клеймо 28

С наступлением вечера начали устраиваться на берегу. Блаженный же князь Петр размышлять начал, что дальше будет, поскольку он по своей воле самодержавства лишился. Предивная же Феврония сказала ему: «Не скорби, княже, милостивый Бог, Творец и Промыслитель всему, не оставит нас в нищете!»

На берегу же том блаженному князю Петру, на ужин ему, еду готовили. И воткнул повар его деревца маленькие, чтобы на них котлы повесить. После ужина же святая княгиня Феврония, ходившая по берегу и увидевшая деревца те, благословила их, сказав: «Да будут они наутро деревьями великими, имеющими ветви и листву». Что и сбылось: встав наутро, обрели те деревца большими деревьями, имеющими ветви и листву.

Междоусобица в Муроме

Клеймо 29

Многие вельможи в городе погибли от меча. Каждый из них хотел властвовать. И сами себя погубили.

Бояре призывают Петра и Февронию вернуться на княжение

Клеймо 30

И когда уже хотели люди их имущество вметать на суда с берега, пришли вельможи из города Мурома, говоря: «Господи княже, от всех вельмож и от всего города пришли мы к тебе, да не оставишь нас сиротами, но возвратишься в свое отечество. Многие вельможи в городе погибли от меча. Каждый из них хотел державствовать, и сами себя погубили. А уцелевшие вместе со всем народом молят тебя, говоря: господи княже, если и прогневили тебя и раздражили тебя, не захотев, чтобы княгиня Феврония господствовала над женами нашими, ныне же, со всеми домами своими, рабы ваши есть мы, и хотим вас, и любим, и молим: не оставьте нас, рабов своих!»

Возвращение Петра и Февронии в Муром и их благочестивое правление

Клеймо 31

Блаженный же князь Петр и блаженная княгиня Феврония возвратились в город свой. И державствовали в городе том, ходя во всех заповедях и оправданиях Господних, без порока, пребывая в молитвах непрестанных и милосердии ко всем людям, под властью находящимся, словно чадолюбивые отец и мать; ко всем любовь одинаковую имея, не любили ни гордости, ни хищений, ни богатств тленных не сберегали, но в Бога богатели. Были они своему городу истинными пастырями, а не наемниками. Городом своим истиной и кротостью, а не яростью управляли. Странников принимали, голодных насыщали, нагих одевали, бедных от напастей избавляли.

Петр и Феврония повелевают изготовить себе единый гроб

Клеймо 32

Когда же приспело благочестное преставление их, умолили они Бога, чтобы в один час было преставление их. И завет оставили, да будут положены оба в одном гробу. И повелели они соорудить себе в одном камне два гроба, одну только перегородку имеющих между собою.

Иноческий постриг Петра и Февронии

Клеймо 33

Сами же одновременно облеклись в монашеские ризы. И наречен был блаженный князь Петр во иноческом чине Давидом, преподобная же Феврония наречена была во иноческом чине Евфросинией.

Петр-Давид посылает сказать Февронии-Евфросинии, вышивающий воздух, что умирает. Она просит его подождать, пока не закончит работу

Клеймо 34

В то время преподобная и блаженная Феврония, нареченная Евфросинией, для храма Пречистой соборной церкви своими руками вышивала воздух (плат для дискоса или потира), на котором были изображены лики святых. Преподобный же и блаженный князь Петр, нареченный Давидом, прислал к ней, говоря: «О сестра Евфросиния, уже хочу отойти от тела, но жду тебя, да совокупно отойдем. Она же ответила: «Подожди, господине, пока дошью воздух для святой церкви».

Петр-Давид снова посылает к Февронии-Евфросинии сказать, что ждать уже больше не может

Клеймо 35

Он же вторично послал к ней, говоря: «Уже недолго подожду тебя». И также в третий раз прислал, говоря: «Уже хочу преставиться и больше не жду тебя!» Она же последние узоры воздуха того святого вышивала, только одного святого риз еще не вышила; лицо же нашив, перестала, и воткнула иглу свою в воздух, и обернула ее ниткой, которой шила. И послала сказать к блаженному Петру, нареченному Давидом, о преставлении совместном.

Одновременное преставление Петра и Февронии

Клеймо 36

И, помолившись, предали они святые свои души в руки Божии месяца июня в 25-й день.

Положение усопших Петра и Февронии в отдельные гробы

Клеймо 37

По преставлении же их, хотели люди, чтобы положен был блаженный князь Петр внутри города, у соборной церкви Пречистой Богородицы, Феврония же - вне города, в женском монастыре, у церкви Воздвижения Честного и Животворящего Креста, говоря, что в монашеском образе пребывающих святых нельзя положить в одном гробе.

Поставление гробов с телами Петра и Февронии в разные церкви

Клеймо 38

И учредили им гробы отдельные и вложили тела их в них: святого Петра, нареченного Давидом, тело вложили в отдельный гроб и поставили внутри города в церкви Святой Богородицы до утра, святой же Февронии, нареченной Евфросинией, тело вложили в отдельный гроб и поставили вне города, в церкви Воздвижения Честного и Животворящего Креста. Общий же гроб, который они сами повелели вытесать себе в одном камне, остался пуст в том же храме Пречистой соборной церкви, что внутри города.

Обретение тел Петра и Февронии в едином гробе

Клеймо 39

Наутро же, встав, люди обрели гробы их отдельные пустыми, те, в которые их вложили. Святые же тела их обретались внутри города, в соборной церкви Пречистой Богородицы, во едином гробе, который они сами себе повелели сотворить.

Разнесение тел Петра и Февронии по отдельным гробам.

Клеймо 40

Люди же неразумные, как при жизни о них мятущиеся, так и по честном их преставлении, опять переложили их тела в отдельные гробы и снова разнесли.

Вторичное обретение тел святых Петра и Февронии в едином гробе. Богослужения и исцеления у их мощей

Клеймо 41

И опять же наутро обрели святых во едином гробе. И после того уже не смели прикоснуться к святым их телам и положили их во едином гробе, в котором они сами повелели, у соборной церкви Рождества Пресвятой Богородицы внутри города, в гробе, который дал Бог на просвещение и на спасение городу тому. И те, кто с верою прибегают к раке мощей их, неоскудное исцеление принимают.

Мощи прославленных Петра и Февронии во едином гробе. Их молитва ко Господу за град Муром и всех христиан

Клеймо 1. Фрагмент

Мы же, по силе нашей, приложим хваление им.

Р адуйся, Петре, ибо дана тебе была от Бога власть убить летающего свирепого змея! Радуйся, Февроние, ибо в женской голове святых мужей мудрость имела ты! Радуйся, Петре, ибо струпы и язвы на теле своем нося, доблестно скорби претерпел! Радуйся, Февроние, ибо от Бога имела дар в девственной юности недуги исцелять! Радуйся, славный Петре, ибо заповеди ради Божией от самодержавия добровольно отступил, дабы не оставить супруги своей! Радуйся, дивная Февроние, ибо твоим благоволением в одну ночь малые деревца великими возросли и вознесли ветви и листву! Радуйтесь, честные главы, ибо в державе вашей в смирении, и молитвах, и в милостыни без гордости пожили, потому и Христос дал вам благодать, так что и по смерти тела ваши неразлучно во гробе лежат, духом же предстоите Владыке Христу! Радуйтесь, преподобные и преблаженные, ибо и по смерти исцеление с верою к вам приходящим невидимо подаете!

Но молим вас, о преблаженные супруги, помолитесь о нас, творящих с верою память вашу!

)

Повесть о Петре и Февронии

Повесть возникла в ХV веке на основе устной легенды, отразившей в себе народно-поэтические мотивы борьбы со змеем и отгадывания загадок вещей девой. Окончательная литературная обработка повести относится, вероятнее всего ко времени канонизации Петра и Февронии (на церковном соборе 1547г.) к середине XVI века.

ПОВЕСТЬ ОТ ЖИТИА СВЯТЫХ НОВЫХ ЧЮДОТВОРЕЦЬ МУРОМСКИХ,

БЛАГОВЕРНАГО И ПРЕПОДОБНАГО И ДОСТОХВАЛНАГО КНЯЗЯ ПЕТРА,

НАРЕЧЕННАГО В ИНОЧЕСКОМ ЧИНУ ДАВИДА,

И СУПРУГИ ЕГО БЛАГОВЕРНЫЯ И ПРЕПОДОБНЫЯ И ДОСТОХВАЛНЫЯ

КНЯГИНИ ФЕВРОНИИ,

НАРЕЧЕННЫЯ В ИНОЧЕСКОМ ЧИНУ ЕУФРОСИНИИ.

БЛАГОСЛОВИ, ОТЧЕ.

Сеи убо в Русиистеи земли град, нарицаемыи Муром. В нем же бе самодръжствуяи благоверный князь, яко же поведаху, именем Павел. Искони же ненавидяи добра роду человечю, диавол всели неприазненнаго летящаго змиа к жене князя того на блуд. И являшеся еи своими мечты 1 яко же бяше и естеством, приходящим же людем являшеся, яко же князь сам седяше з женою своею. Теми же мечты многа времена преидоша. Жена же сего не таяше, но поведаше князю мужеви своему вся ключьшаяся ей. Змии же неприазнивыи осиле над нею.

Князь же мысляше, что змиеви сътворити, но недоумеяшеся. И рече к жене си: "Мыслю, жено, но недоумеюся, что сътворити неприазни тому. Смерти убо не вем, каку нанесу нань 2. Аще убо глаголеть к тебе какова словеса, да въспросиши и с лестию 3 о сем: весть ли сеи неприазнивыи духом своим, от чего ему смерть хощет быти. Аще ли увеси 4 и нам поведаеши, свободишися не токмо в нынешнем веце злаго его дыханиа и сипениа 5 и всего скарядиа 6, еже смрадно есть глаголати, но и в будущии век нелицемернаго судию Христа милостива себе сътвориши". Жена же мужа своего глагол в серцы си 7 твердо приимши, умысли во уме своем: "Добро тако быти".

Во един же от днии неприазнивому тому змию пришедшу к неи, она же добру память при сердцы имея, глагол с лестию предлагает к неприязненному тому, глаголя многи иныя речи и по сих с почтением въспросив его хваля, рече бо, яко "много веси, и веси ли кончину си 8, какова будет и от чего?" Он же неприязнивыи прелестник 9 прелщен добрым прелщением от верныя жены, яко непщева 10 таину к неи изрещи, глаголя: "Смерть моя есть от Петрова плеча, от Агрикова а меча".

Жена же, слышав такову речь, в сердцы си твердо сохрани и по отшествии неприязниваго того поведа князю мужеви своему, яко же рекл есть змии. Князь же то слышав, недоумеяшеся, что есть смерть от Петрова плеча и от Агрикова меча, имеяше же у себе приснаго 11 брата, князя именем Петра; во един же от днии призва его к себе и нача ему поведати змиевы речи, яко же рекл есть к жене его.

Князь же Петр, слышав от брата своего, яко змии нарече тезоименита 12 ему исходатая 13 смерти своеи, нача мыслити не сумняся мужествене, како бы убити змия. Но и еще бяше в нем мысль, яко не ведыи Агрикова меча.

Имеяше же обычаи ходити по церквам уединяяся. Бе же вне града церковь в женьстем монастыри Воздвижение честнаго креста. И прииде ту един помолитися. Яви же ся ему отроча, глаголя: "Княже! Хощеши ли, да покажу ти Агриков мечь?" Он же хотя желание свое исполнити, рече: "Да вижу, где есть!" Рече же отроча: "Иди во след мене". И показа,ему во олтарнои стене межу керемидами 14 скважню, в ней же лежаше мечь. Благоверныи же князь Петр взем мечь той, прииде и поведа брату своему. И от того дни искаше подобна времени да убиет змия.

По вся же дни ходя к брату своему и к сносе своеи на поклонение. Ключи 15 же ся ему приити во храмину ко брату своему. И в том же часе шед к сносе своеи во храмину и видев у нея седяща брата своего. И, паки пошед от нея, въстрете некоего от предстоящих брату его и рече ему: "Изыдох убо от брата моего к сносе моеи, брат же мои оста в своем храму. Мне же, не косневшу 16 ни камо же, пришедшу ко сносе моеи и не свем 17 и чюжуся 18, како брат мои напреди мене обретеся у снохи моеи". Тои же человек рече ему: "Никако же, господи, по твоем отшествии не изыде брат твои из своея храмины". Он же разумев быти пронырьство лукаваго змия. И,прииде к брату, рече ему: "Когда убо семо прииде? Аз бо от тебе из сея храмины изыдох, и нигде же ничесо же помедлив, приидох к жене твоеи в храмину и видех тя с нею седяща и чюдився, како напреди мене обретеся тамо. Приидох же паки скоро семо, ты же не вем како мя предтече и напред мене зде обретеся". Он же рече: "Никако же, брате, ис храма сего по твоем отшествии не изыдох и у жены своея никако же бех!" Князь же Петр рече: "Се есть, брате, пронырьство лукаваго змиа, да тобою ми ся кажет, аще не бых хотел убити его, яко непщуя 19 тебе своего брата. Ныне убо, брате, отсюду никако же иди. Аз же тамо иду братися 20 с змием, да некли 21 божиею помощию убиен да будет лукавыи сеи змии".

И взем мечь, нарицаемыи Агриков, и прииде в храмину к сносе своеи и виде змиа зраком 22 аки брата си и твердо уверися, яко несть брат его, но прелестныи змии, и удари его мечем. Змии же явися, яков же бяше и естеством, и нача трепетатися и бысть мертв и окропи блаженнаго князя Петра кровию своею. Он же от неприазнивыя тоя крови острупе 23, и язвы быша, и прииде нань болезнь тяжка зело. И искаше в своем одержании 24 ото мног врачев исцелениа, и ни от единого получи.

Слыша же, яко мнози суть врачеве в пределех Рязаньскиа земли и повеле себе тамо повести, не бе бо сам мощен на кони сидети от великиа болезни. Привезен же бысть в пределы Рязанскиа земли и посла синклит 25 свой весь искати врачев.

Един же от предстоящих ему юноша уклонися в весь, нарицающу[ю]ся Ласково. И прииде к некоего дому вратом и не виде никого же. И вниде в дом, и не бе, кто бы его чюл 26. И вниде в храмину и зря видение чюдно: сидяше бо едина девица, ткаше красна 27, пред нею же скача заець.

И глаголя девица: "Нелепо есть быти дому безо ушию и храму безо очию!" Юноша же той не внят в ум глагол тех, рече к девице: "Где есть человек мужеска полу, иже зде живет?" Она же рече: "0тец и мати моя поидоша в заем плакати. Брат же мой иде чрез ноги в нави 28 зрети.

Юноша же тои не разуме глагол ея, дивляшеся, зря и слыша вещь подобну чюдеси, и глагола к девицы: "Внидох к тебе, зря тя делающу и видех заець пред тобою скача и слышу ото остну твоею 29 глаголы странны некаки и сего не вем, что глаголеши. Первие бо рече: "нелепо есть быти дому безо ушию и храму безо очию". Про отца же своего и матерь рече, яко "идоша в заим плакати, брата же своего глаголя "чрез ноги в нави зрети", и ни единого слова от тебе разумех!" Она же глагола ему: "Сего ли не разумееши, прииде в дом сии и в храмину мою вниде и видев мя сидящу в простоте? Аще бы был в дому наю пес и чюв тя к дому приходяща, лаял бы на тя: се бо есть дому уши. И аще бы было в храмине моеи отроча и видев тя к храмине приходяща, сказало бы ми: се бо есть храму очи. А еже сказах ти про отца и матерь и про брата, яко отець мои и мати моя идоша в заем плакати - шли бо суть на погребение мертваго и тамо плачют. Егда же по них смерть приидет, инии по них учнуть плакати: се есть заимованныи плач. Про брата же ти глаголах, яко отець мои и брат древолазцы суть, в лесе бо мед от древиа вземлют. Брат же мои ныне на таково дело иде и яко же лести на древо в высоту, чрез ноги зрети к земли, мысля, абы не урватися с высоты. Аще ли кто урвется, сеи живота гонзнет 30; сего ради рех, яко идет чрез ноги в нави зрети.

Глагола еи юноша: "Вижу тя, девице, мудру сущу. Повежь ми имя свое". Она же рече: "Имя ми есть Феврониа". Тои же юноша рече к ней: "Аз есмь муромъскаго князя Петра, служаи ему. Князь же мои имея болезнь тяжку и язвы. Острупленну бо бывшу ему от крови неприазниваго летящаго змиа, его же есть убил своею рукою. И в своем одержании искаше исцелениа ото мног врачев и ни от единого получи. Сего ради семо повеле себе привести, яко слыша зде мнози врачеви. Но мы не вемы, како именуются, ни жилищь их вемы, да того ради вопрошаем о нею" 31. Она же рече: "Аще бы кто требовал князя твоего себе, мог бы уврачевати и". Юноша же рече: "Что убо глаголеши, еже кому требовати князя моего себе? Аще кто уврачюет и, князь мои дасть ему имение много. Но скажи ми имя врача того, кто есть и камо есть жилище его". Она же рече: "Да приведеши князя твоего семо. Аще будет мяхкосерд и смирен в ответех, да будеть здрав!" Юноша же скоро възвратися к князю своему и поведа ему все подробну, еже виде и еже слыша.

Благоверныи же князь Петр рече: "Да везете мя, где есть девица". И привезоша и в дом тои, в нем же бе девица. И посла к неи ото отрок своих, глаголя: "Повежь ми, девице, кто есть, хотя мя уврачевати? Да уврачюет мя и възмет имение много". Она же не обинуяся 32 рече: "Аз есмь хотя и врачевати, но имениа не требую от него прияти. Имам же к нему слово таково: аще бо не имам быти супруга ему, не требе ми есть врачевати его". И пришед человек тои, поведа князю своему, яко же рече девица.

Князь же Петр, яко не брегии 33 словеси ея и помысли: "Како, князю сущу, древолазца дщи пояти себе жену!" И, послав к неи, рече: "Рцыте еи, что есть врачевъство ея, да врачюет. Аще ли уврачюет, имам пояти ю себе жене". Пришедше же, реша еи слово то. Она же взем съсудець мал, почерпе кисляжди 34 своея и дуну и рек: "Да учредять князю вашему баню и да помазует сим по телу своему, иде же суть струпы и язвы. И един струп да оставит не помазан. И будет здрав". И принесоша к нему таково помазание. И повеле учредити баню.

Девицу же хотя в ответех искусити, аще мудра есть, яко же слыша о глаголех ея от юноши своего. Посла к неи с единым от слуг своих едино повесмо 35 лну, рек, яко: "Си, девица хощет ми супруга быти мудрости ради. Аще мудра есть, да в сием лну учинит мне срачицу и порты и убрусець 36 в ту годину, в ню же аз в бани пребуду". Слуга же принесе к неи повесмо лну и дасть еи и княже слово сказа. Она же рече слузе: "Взыди на пещь нашу и, снем з гряд поленце, снеси семо". Он же, послушав ея, снесе поленьце, Она же, отмерив пядию 37 рече: "Отсеки сие от поленца сего". Он же отсече. Она же глагола: "Взъми сии утинок 38 поленца сего и шед даждь князю своему от мене и рцы ему: "В кии час се повесмо аз очешу, а князь твои да приготовит ми в сем утинце стан 39 и все строение, киим сотчется полотно его". Слуга же принесе ко князю своему утинок поленьца и речь девичю сказа. Князь же рече: "Шед рцы девицы, яко невъзможно есть в такове мале древце и в таку малу годину сицева строениа сътворити". Слуга жепришед сказа еи княжу речь. Девица же отрече: "А се ли възможно есть человеку мужеска възрасту вь едином повесме лну в малу годину, в ню же пребудет в бани, сътворити срачицу и порты и убрусець?" Слуга же отоиде и сказа князю. Князь же дивляся ответу ея.

И по времени князь Петр иде в баню мытися и повелением девици помазанием помазая язвы и струпы своя и един струп остави непомазан по повелению девицы. Изыде же из бани, ничто же болезни чюяше. На утрии же узрев си все тело здраво и гладко, развие единого струпа, еже бе непомазан по повелению девичю. И дивляшеся скорому исцелению. Но не въсхоте пояти ю жену себе отечества 40 ея ради и послав к неи дары. Она не приат.

Князь же Петр поехав во отчину свою, град Муром, здравъствуяи. На нем же бе непомазан един струп повелением девичим. И от того струпа начаша многи струпы расходитися на теле его от перваго дни, в онь же поехав во отчину свою. И бысть паки весь оструплен многими струпы и язвами, яко же и первие.

И паки възвратися на готовое исцеление к девицы. И яко же приспе в дом ея, с студом 41 посла к неи, прося врачеваниа. Она же, нимало гневу подержав, рече: "Аще будет ми супружник, да будет уврачеван. Он же с твердостию слово дасть еи, яко имать пояти ю жену себе. Сиа же паки, яко и преже то же врачевание дасть ему, еже предписах. Он же въскоре исцеление получив, поят ю жену себе. Такою же виною 42 бысть Феврониа княгини.

Приидоста же во отчину свою, град Муром, и живяста в всяком благочестии, ничто же от божиих заповедеи оставляюще.

По мале же днии предреченныи князь Павел отходить жития сего. Благоверныи же князь Петр по брате своем един самодержец бывает граду своему.

Княгини же его Февронии боляре его не любяху жен ради своих, яко бысть княгини не отечества ради ея, богу же прославляющу ю добраго ради житиа ея.

Некогда бо некто от предстоящих еи прииде ко благоверному князю Петру навадити 43 на ню, яко "от коегождо, - рече, - стола своего без чину исходит: внегда бо встати еи, взимает в руку свою крохи, яко гладна". Благоверныи же князь Петр, хотя ю искусити 44 повеле да обедует с ним за единым столом. И яко убо скончавшуся обеду, она же, яко же обычаи имеяше, взем от стола крохи в руку свою. Князь же Петр приим ю за руку и, развед, виде ливан 45 добровонныи и фимиам. И от того дни остави ю к тому не искушати.

И по мнозе же времени приидоша к нему сь яростию боляре его, ркуще: "Хощем вси, княже, праведно служити тебе и самодержцем имети тя. Но княгини Февронии не хощем, да господьствует женами нашими. Аще хощеши самодержьцем быти, да будет ти ина княгини, Феврониа же, взем богатество доволно себе, отоидет, амо же хощет!" Блаженныи же князь Петр, яко же бе ему обычаи, ни о чесом же ярости имея, со смирением отвеща: "Да глаголита к Февронии, и яко же речет, тогда слышим".

Они же неистовии, наполнившеся безстудиа 46, умыслиша, да учредят пир, И сътвориша. И егда же быша весели, начаша простирати безстудныя своя гласы, аки пси лающе, отъемлюще у святыя божии дар, его же еи бог и по смерти неразлучна обещал есть. И глаголаху: "Госпоже княгини Феврониа! Весь град и боляре глаголють тебе: "даи же нам, его же мы у тебе просим!" Она же рече: "Да възмета, его же просита". Они же, яко единеми усты, ркоша: "Мы убо, госпоже, вси князя Петра хощем, да самодръжьствует над нами. Тебе же жены наши не хотяхуть, яко господьствуеши над ними. Взем богатство доволно себе, отоидеши, амо же хощеши". Она же рече: "Обещахся вам, яко, елика аще просите, приимете. Аз же вам глаголю: "дадите мне, его же аще аз въспрошу у ваю". Они же злии ради быша, не ведуще будущаго, и глаголаша с клятвою, яко "аще речеши, единою безпрекословиа възмеши". Она же рече: "Ничто же ино прошу, токмо супруга моего князя Петра". Реша же они: "Аще сам въсхощет, ни о том тебе глаголем" 47. Враг бо наполни их мыслеи, яко, аще не будет князь Петр, да поставят себе инаго самодержьцем: кииждо бо от боляр в уме своем дръжаше, яко сам хощет самодержец быти.

Блаженныи же князь Петр, не възлюби временнаго самодержавьства, кроме божиих заповедеи, но по заповедем его шествуя, держашеся сих, яко же богогласныи Матфеи 48 в своем благовестии вещает. Рече бо, яко "иже аще пустит жену свою, развие 49 словеси прелюбодеинаго, и оженится иною, прелюбы творит". Сеи же блаженныи князь по евангелию сътвори: одержание свое, яко уметы 50, вмени, да заповеди божиа не раздрушита.

Они же злочестивии боляре даша им суды на реце, - бяше бо под градом тем река, глаголемая Ока. Они же пловуще по реце в судех. Некто же бе человек у блаженныя княгини Февронии в судне, его же и жена в том же судне бысть. Тои же человек, приим помысл от лукаваго беса, възрев на святую с помыслом 51. Она же, разумев злыи помысл его, вскоре обличи и. Рече ему: "Почерпи убо воды из реки сиа с сю страну судна сего". Он же почерпе. И повеле ему паки испити. Он же пит. Рече же паки она: "Почерпи убо воды з другую страну судна сего". Он же почерпе. И повеле ему паки испити. Он же пие. Она же рече: "Равна ли убо си вода есть, или едина слажеши?" 52 Он же рече: "Едина есть, госпоже, вода". Паки же она рече сице: "И едино естество женьское есть. Почто убо, свою жену оставя, чюжиа мыслиши!". Тои же человек, уведе, яко в неи есть прозрениа дар, бояся к кому таковая помышляти.

Вечеру же приспевшу, начаша ставитися на брезе. Блаженныи же князь Петр яко помышляти начат: "Како будет, понеже волею самодержъства гоньзнув?" 53 Предивная же Феврониа глагола ему: "Не скорби, княже, милостивыи бог, творец и промысленник 54 всему, не оставить нас в нищете быти!"

На брезе же том блаженному князю Петру на вечерю его ядь готовляху. И потче 55 повар его древца малы, на них же котлы висяху. По вечери же святая княгини Феврониа, ходящи по брегу и видевши древца тыя, благослови, рекши: "Да будуть сиа на утрии древие велико, имущи ветви и листвие". Еже и бысть. Вставши бо утре, обретоша тыя древца велико древие, имуще ветви и листвие. И яко уже хотяху людие их рухло 56 вметати в суды с брега, приидоша же вельможа от града Мурома, ркуще: "Господи княже, от всех вельмож и ото всего града приидохом к тебе, да не оставиши нас сирых, но възвратишися на свое отечествие. Мнози бо вельможа во граде погибоша от меча. Кииждо их хотя державъствовати, сами ся изгубиша. А оставшии вси с всем народом молят тя, глаголюще: "Господи княже, аще и прогневахом тя и раздражихом тя, не хотяще, да княгини Феврониа господьствует женами нашими, ныне же с всеми домы своими раби ваю есмы, и хощем, и любим и молим, да не оставита нас, раб своиx".

Блаженныи же князь Петр и блаженная княгини Феврониа възвратишася в град свои.

И беху державьствующе в граде том, ходяще в всех заповедех и оправданиих господних бес порока, в молбах непрестанных и милостынях и ко всем людем, под их властию сущим, аки чадолюбивии отец и мати. Беста бо ко всем любовь равну имуще, не любяще гордости, ни граблениа, ни богатества тленнаго щадяще, но в бога богатеюще. Беста бо своему граду истинна пастыря, а не яко наимника. Град бо свои истинною и кротостию, а не яростию, правяще. Странныя 57 приемлюще, алчныя насыщающе, нагиа одевающе, бедныя от напасти избавляюще.

Егда же приспе благочестное преставление ею, умолиша бога да в един час будет преставление ею. И совет сътворше, да будут положена оба вь едином гробе, и повелеша учредити себе вь едином камени два гроба, едину токмо преграду имущи межу собою. Сами же вь едино время облекошася во мнишескиа ризы. И наречен бысть блаженныи князь Петр во иноческом чину Давыд, преподобная же Феврониа наречена бысть во иноческом чину Еуфросиниа.

В то же время преподобная и блаженная Феврониа, нареченнаа Еуфросиниа, во храм пречистыя съборныя церкви своима рукама шиаше въздух 58, на нем же бе лики святых. Преподрбныи же и блаженныи князь Петр, нареченныи Давид, прислав к неи, глаголя: "О, сестро Еуфросиниа! Хощу уже отоитти от тела, но жду тебе, яко да купно отоидем". Она же отрече: "Пожди, господине, яко дошию въздух в святую церковь". Он же вторицею послав к неи, глаголя: "Уже бо мало пожду тебе". И яко же третицею присла, глаголя: "Уже хощу преставитися и не жду тебе!" Она же остаточное дело въздуха тиго святого шиаше, уже бо единого свярого риз еще не шив, лице же нашив и преста и вотче иглу свою в воздух и преверте нитью, ею же шиаше. И послав ко блаженному Петру, нареченному Давиду, о преставлении купнем. И, помолився, предаста святаа своя душа в руце божии месяца июня в 25 день.

По преставлении же ею хотеста людие, яко да положен будет блаженныи князь Петр внутрь града у соборныя церкви пречистыя богородицы, Феврониа же вне града в женстем монастыри у церкви Въздвижениа честнаго и животворящаго креста, ркуще, яко "во мнишестем образе неугодно есть положити святых вь едином гробе". И учредиша им гроби особны и вложиша телеса их в ня: святаго Петра, нареченнаго Давида, тело вложиша в особныи гроб и поставиша внутрь града в церкви святыа богородицы до утриа, святыя же Февронии, нареченныя Еуфросинии, тело вложиша в особныи гроб и поставиша вне града в церкви Въздвижениа честнаго и животворящаго креста. Общии же гроб, его же сами повелеша истесати себе вь едином камени, оста тощь 59 в том же храме пречистыя съборныя церкви, иже внутрь града. На утрии же, вставше, людие обретоша гроби их особныя тщи, в ня же их вложиста. Святая же телеса их обретоста внутрь града в соборнеи церкви пречистыя богородицы вь едином гробе, его же сами себе повелеша сътворити. Людие же неразумнии, яко же в животе о них мятущеся, тако и по честнем ею преставлении: паки преложиша я в особныя гробы и паки разнесоша. И паки же не утрии обретошася святии вь едином гробе. И к тому не смеяху прикоснутися святем их телесем и положиша я вь едином гробе, в нем же сами повелеста, у соборныя церкви Рожества пресвятыя богородица внутрь града, еже есть дал бог на просвещение и на спасение граду тому: иже бо с верою пририщуще 60 к раце 61 мощеи их, неоскудно исцеление приемлют.

1 наваждением;

2 причиню ему;

3 с хитростью;

4 узнаешь;

5 шипения;

6 скверны, мерзости;

9 обольститель;

10 полагал;

11 родного;

12 одноименного;

13 виновника;

14 плитами;

15 приключилось;

16 не медлившему;

17 не понимаю;

18 удивляюсь;

20 биться;

22 внешностью;

23 покрылся струпьями;

24 в своих владениях;

26 услышал;

28 смерть;

29 из уст твоих;

30 лишится;

32 не смущаясь;

33 не придавая значения;

34 кислоты;

36 полотенце;

37 мера, равная расстоянию между оконечностями большого и указательного пальцев;

39 станок;

40 происхождения;

41 стыдом;

42 благодаря этому;

43 оклеветать;

44 испытать;

46 бесстыдства;

47 не будем возражать;

48 евангелист Матвей;

50 грязь, обросы;

51 с вожделением;

53 лишился;

54 попечитель;

55 воткнул;

56 пожитки;

57 странников;

58 покрышка для церковной чаши;

60 прибегая;

61 гробу, усыпальнице.

а Агрик или Агрика - сказочный богатырь, обладающий несметным количеством оружия, в том числе мечом-кладенцом.

Господи Iисусе Христе, …
оуслыши молитву мою…
азъ…оу тебе прощения прошю…
Исцели болезнь сердца моего.
Оуврачюи строупы душа моея.
Просвети очи оума моего.
Очисти помыслъ чювьства моего.
(Молитва Кирилла, епископа Туровского)

Созданные по Благодати Божией творения древнерусской словесности, при всей своей кажущейся доступности, не сразу открывают свой глубинный смысл и требуют духовной работы читателя. Такой предстает пред нами и “Повесть о житии Петра и Февронии Муромских”, написанная монахом Ермолаем-Еразмом в середине XVI века.

Обычно, чтобы облегчить решение поставленной перед читателем задачи, автор предваряет свое повествование предисловием, в котором и содержится ключ к пониманию произведения: заявляется центральная и сопутствующие ей темы, подсказывается путь к постижению словес.

Может показаться, что во вступлении к “Повести” Ермолай-Еразм следует традиционным путем и начинает свое повествование с похвалы Троице - «Богу Отцу и сприсносущному Слову Божию - Сыну, и пресвятому и животворящему Духу, единому Божию естеству безначалному, купно в Троицы воспеваемому, и хвалимому, и славимому, и почитаемому, и превозносимому…» , а затем говорит о невидимых Божиих творениях - небесных ангелах, “умных чинах, бестелесном воинстве”, “непостижимых уму человеческому”. Поскольку обе затронутые темы напрямую не связаны с названием повести, то можно подумать, что они носят чисто традиционный (по выражению Д.С.Лихачева, “этикетный”) характер - представляют собой типичную для агиографических сочинений похвалу Богу. На самом же деле, воспользовавшись типологическим приемом похвалы, автор сразу же выходит в своем повествовании на тему ума , которая является доминирующей и проходит через всю повесть.

Сотворив мир невидимый, горний, Творец создает дольний, видимый мир - солнце, луну и звезды, а на земле - «созда человека по своему образу и от своего трисолнечьнаго Божества подобие тричислено дарова ему: умъ , и слово и духъ животен. И пребывает в человецех умъ , яко Отецъ слову; слово же исходит от него, яко Сынъ посылаемо; на нем же почиет Духъ, яко у коегождо человека изо устъ слово без духа исходити не может, но духъ с словом исходит, ум же началствует» (с.626).

Итак, бессмертная человеческая душа несет в себе образ Божий и состоит из трех составных частей - ума, слова (логоса) и духа, соответствующих трем Ипостасям Троицы - Отцу, Сыну (Иисус Христос - воплощенное слово) и Святому Духу.

Как в Троице первенствует Бог Отец, пославший на сошедшего, по Его воле, в мир дольний Сына Святой Дух, так в человеке главенствует ум - духовная сущность (выше говорилось об умных чинах - бестелесных ангелах), управляющая словом и духом, со словом исходящим из человеческих уст.

Поскольку душа, по средневековым представлениям, пребывает в сердце, то, стало быть, и ум , как часть души, пребывает в сердце. Отсюда и название одной из молитв - умная , или Иисусова, или сердечная молитва. Отсюда и выражение - всем сердцем или всей душой любить.

«Богъ же безначалный, создав человека, почти и (его), надо всем земным существом царем постави и (его), любя же в человеческом роде вся праведники, грешныя же милуя, хотя бо всех спасти и в разум истинный привести» (с.626). Этими словами в повесть вводится тема разума .

Что следует понимать под “истинным разумом”, в который приводит человеколюбивый Бог по Своей милости всех грешников в стремлении спасти их?

Истина - одна: Бог есть Истина. Тогда под истинным разумом следует понимать божественный разум, т.е. разум, управляемый Богом, а не волею человека. Обладая самовластием (свободой воли, выбора), человек и сам может управлять своим разумом. Но это уже не будет истинный разум, а склонный к ошибкам (после грехопадения – отпадения от Бога). Придти в истинный разум человек может только тогда, когда явит смирение. А для этого нужно отсечь собственную волю. Этот процесс и стремится показать Ермолай-Еразм на примере князя Петра в разбираемой нами повести . Так в “Повести” появляется тема Промысла Господня, которому изначально следует Феврония и направляет князя Петра.

Собственно любое древнерусское творение несет в себе назидательность. Оно призвано не развлекать, а поучать, давать людям образец для подражания. Такими являются все жития святых, следующих в своей жизни Божественным заповедям. Собственно 19 заповедей и составляют житийный канон . И жизнеописание святых благоверных князей Петра и Февронии Муромских, изложенное в “неканонической” повести также служит примером для благочестивых читателей. И доминирующей темой становится в ней тема ума и разума , которыми наделяет автор соответственно: мудрую и смиренную Февронию и мужественного и самовластного князя Петра.

Автор “Повести о Петре и Февронии Муромских” призывает читателей, чтобы «во Христа крестившиеся, во Христа облекшиеся», не отступали от заповедей Его, «яко же лестцы и блазнители (лжецы и обманщики) по крещении оставльше заповеди Божия и лстяще ся (прельстились) мира сего красотами». Ермолай-Еразм напоминает слова апостола Павла: «Не будите раби человеком, куплени бо есте ценою», – страданиями Сына Божиего. «Но яко же святии пророцы и апостоли, тако же и мученицы и вси святии, Христа ради страдавше в скорбех, в бедах, в теснотах, в ранах, < …> в чищениих, в разуме, в долготерпении, во благости, в дусе святе, в любви нелицемерне, в словеси истинне, в силе Божии, – иже сведоми суть Единому, ведущему тайны сердечныя» пребывали (с.628). Такими праведниками Господь землю просветил, «яко же небо звездами украси», и почтил их даром чудотворений – одних ради молитв, и покаяния, и трудов их, других – «мужества ради и смирения, яко же сих святых прославил», о которых «нам слово предлежит».

Сюжетное повествование начинается с указания места действия. В Русской, то есть православной, земле есть город, называемый Муром. Был же в нем когда-то, как поведали, самодержавный благоверный князь именем Павел.

Автор указывает имя князя и подчеркивает, что был он самодержавным, то есть самовластным, никому не подчиняющимся князем. Хотя исторически так складывалось, что Муромское княжество зависело в конце XII-XIII вв. от своих более могущественных соседей: Владимирского или Рязанского княжеств. Но автору важно было подчеркнуть, что Павел был независимым и благоверным князем – слугой Божиим, как и должно быть князю. Если княжеская власть от Бога, то и княжеское служение – мирское служение Богу: защита отечества, православной веры и народа своего.

Препятствует этому служению искони ненавидящий добро и род человеческий дьявол. Не имея возможности уязвить самого князя (он – благоверный , т.е. пребывающий в вере), дьявол пытается действовать через его жену, его единую плоть, поскольку венчанные муж и жена являют собой одно целое: “...Ни мужъ безъ жены, ни жена безъ мужа, въ Господе. Ибо какъ жена отъ мужа, такъ и мужъ чрезъ жену; все же – отъ Бога” (1 посл. Коринф.11, 11-12). А потому, как когда-то в раю прельстил Адама через Еву, подослав к ней змея, и теперь посылает к жене князя Павла “неприязненного” летающего змея-оборотня – на блуд. Всем приходящим людям являлся он в образе князя Павла, и только перед женой его представал в своем естестве. Жена, как замечает автор, не утаила случившегося (это – не тайный порок!), но поведала обо всем, прежде всего, князю, как мужу своему. То есть, не мужу-князю, а самодержцу, правителю княжества, защитнику подданных, главе, а потом уже мужу!

Князь Павел, оценивая силу противника, задумался, что бы такое змею сотворить, “но недоум еяшеся”, о чем и признается жене: «Мыслю жено, но недоум еюся, что сотворити неприязни тому? Смерти убо не вем, каку нанесу на нь?» (с.630). Автор дважды подчеркивает, что князь, полагаясь только на свои силы, а не на помощь Бога (без которой не победить дьявола!), “недоум еет”, как извести врага, т.е. ему недо стает ума – духовной сущности, чтобы победить змея. А потому хитростью (т.е. разумом) решает выведать у самого “неприязливого духом своим” отчего ему может смерть случиться? И поручает это выполнить своей жене, и тем спасти себя.

Вины княгини в том нет, что змей к ней летает. Не по ее воле это творится. Она – верная жена, ничего не скрыла от мужа. И ее избавление от змея (“злаго его дыханиа и сипения и всего скарядия”) в этом мире, а также спасение души в будущем веке всецело зависит от нее: если она узнает тайну смерти змея и поведает ее князю-мужу. Именно поэтому жена слова мужа своего в сердце с твердостью приняла и «ум ысли во ум е своем: “Добро тако быти”» (с.630). В этом “добро тако быти” (“хорошо, чтобы так и было”) два смысла: хорошо, если бы она смогла узнать тайну смерти змея, и хорошо, если бы она обрела избавление и спасение от лукавого. И подумала она так “во уме”, т.е. в сердце, душою, но не разумом. Речь ведь идет о спасении души.

Поскольку княгиня смиренна пред мужем, ей достает ума оценить ситуацию.

Осознав свою задачу, и “добру память при сердцы имея” о словах князя, жена “глаголъ с лестию предлагает к неприязни той”, расставляя хитроумную ловушку: между многих иных речей, хваля змея, “с почтением вопрошает” о тайне кончины его. И “неприязнивый прелестник прелщен добрым прелщением от верныя жены”, он признается: «Смерть моя есть от Петрова плеча, от Агрикова же меча» (с.630).

Змей перехитрен “добрым прелщением”. Что значит “добрым”? Это эпитет качества обмана, или оправдание его, ибо исходит этот обман от верной жены?! Автор дает возможность самому читателю разобраться в этом.

Поскольку повествование сосредоточено вокруг темы ума , то она явственно присутствует уже в первой главе, но на “земном” – человеческом – уровне. Дважды говорится, что князь Павел “недоум еяшеся” о смерти змея (первый раз об этом сообщает автор, другой раз – признается сам князь). Жена же его – “ум ысли во ум е своем” избавиться от змея и обрести спасение души (конечная цель любого христианина), для чего в сердце твердо сохранила (а сердце – обитель души) услышанное признание лукавого и поведала князю, мужу своему, что сказал ей змей. Но и тут князь Павел в третий раз “недоум еяшеся”: как разгадать загадку, “что есть смерть от Петрова плеча и от Агрикова меча?”

Не о Павле-князе Промысл Господень, не ему и загадку разгадывать.

На правах самодержца и старшего брата Павел не позвал своего младшего брата – кроткого князя Петра, а призвал и поведал ему речи змея. Происходит разговор сюзерена и вассала. Действовать придется не самодержцу, а его подчиненному. Хотя и подчиненный не простой вассал. Он – самовластный князь и ему принимать окончательное решение.

Князь Петр, не испытывая недостатка в необходимом мужестве для подвига, легко разрешает разум ом первую загадку, что ему предназначено убить змея, но вот мыслей по поводу второй – об Агриковом мече – у него не было.

Был он молитвенником и любил уединенную молитву в загородной церкви женского Крестовоздвиженского монастыря. Поскольку юный князь благочестив, Господь, через отрока-ангела помогает решить ему и вторую задачу – раздобыть заветный меч.

Существенно, что Агриков меч князь Петр обретает в алтаре (сакральном месте, куда доступ открыт только избранным!) церкви Воздвижения честного и животворящего креста. Ибо только крестом и можно побороть дьявола. Крест – символ спасения. Животворящий крест – жизнь дающий и в этом веке, и в будущем.

Эти, на первый взгляд, незаметные детали предваряют последующее повествование.

Князь Петр являет смирение. Со смирением следует за отроком (каково услышать князю повелительное: “Иди вслед мене!”, то есть, “Следуй за мной!”), со смирением ежедневно приходит он к брату и снохе, “скарядием” (позором, бесчестием) задетую, поклониться! Нет и тени осуждения снохи: не по ее вине все то происходит. Она сделала от нее все зависящее.

Князь к князю обращаются: “брате”. Они – родные братья, братья-князья, братья в общечеловеческом, общехристианском смысле. Князь Петр идет “братися со змием”. Брались за грудки и боролись в Древней Руси – в единоборстве. И тут единоборство: благоверного князя Петра и “неприязненного” (т.е. никогда не могущего вызвать приязнь к себе) змея, но с христианским упованием на помощь Божию, а не на удаль молодецкую и меч-кладенец.

Погибая, змей совершает последнюю свою козню: «окропи блаженнаго князя Петра кровию своею» (с.632).

Окропляют святой водой – во исцеление души и тела. Во святом причастии принимают тело и кровь Христову – просфору и вино – во спасение души. В покаянном 50 псалме, в обращении к Богу, говорится: «окропиши мя иссопом, и очищуся…». Господь окропляет во очищение человеческого беззакония и во избавление “от кровей”.

Змей “окропляет кровию” князя, и тело его “острупе”, появились язвы (уязвленное тело!), и «прииде на нь болезнь тяжка зело» (с.632).

Кажется, змей уязвил тело князя, но не душу! Внешнее, мирское. Только ли?

Князь стал искать “в своем одержании” (т.е. во своем владении ) помощи от подвластных ему врачей, но не для врачевания, а для исцеления (разница существенная!), и не нашел, хотя врачей и много было. Может быть, если бы искал лекаря для врачевания тела, то и нашел бы. Для исцеления души (а не только лечения тела) необходим был независимый врач, из другой земли, других пределов. Слухи доходили, что в Рязанской земле тоже много врачей. Но в данном случае, врач должен был быть свой, особый. Может быть, Господь и попустил, чтобы князь “острупел” только для того, чтобы познакомиться с этим врачом. Разве при иных обстоятельствах могла бы произойти встреча муромского князя и рязанской девушки?

“Жертва Богу дух сокрушен;
сердце сокрушенно и смиренно
Бог не уничижит”
Псалом 50 .

“От великой болезни” князь сам даже на коне немощен был сидеть и повелел везти его в Рязанские земли и искать врачей. Один из его отроков оказался в селе (т.е. в нем есть церковь) Ласково. И зайдя в один из домов, увидел “видение чюдно”: за ткацким станком сидела девица, а перед нею скакал заяц , создавая шум, чтобы она не уснула от монотонной работы. Застигнутая врасплох , она сокрушенно произнесла: “Не хорошо быть дому без ушей, а горнице без очей!” «Юноша же … не внят во умъ глаголъ тех» (с.634). Не взял в ум, не взял в толк слов девушки. Ни разумом не понял их, ни умом не постиг.

Первый проигрыш окружения князя простой девушке в мудрости.

Юноша не только не понял слов девушки, но и, первоначально, проигнорировал их. Он – мужчина! И говорить будет только с равным ­– представителем мужского пола, а потому сразу же и спрашивает о хозяине дома: «Где есть человекъ мужеска полу, иже зде живет?»

В староверческой среде обычай сохранился до сих пор: любой мужчина – значимее женщины.

Феврония игнорирует саму постановку вопроса: отрок спрашивает только о мужчинах, она сообщает обо всех сразу: “Отецъ и мати моя (! – А.У.) поидоша взаем плакати. Брат же мой иде чрез ноги в нави (смерти в глаза) зрети” (с.634).

Юноша – не князь, а только слуга князя. Хотя он и мужчина (т.е. “по рангу” выше должен быть девушки), но не понимает речей девицы (“не разуме глаголъ ея”) и “ дивляшеся, зря и слыша вещъ подобну чюдеси”. Отрок столкнулся еще не с самими чудесами (он – не князь, князь столкнется уже с чудесами), а только с вещами, напоминающими чудеса, подобные им, и не может понять их. Из объекта проверки Феврония превращается в субъект проверки княжеского отрока, а опосредованно – самого князя.

Юноша сам сознается в своем непонимании слов девушки и признает мудрость ее: «Вижу тя, девице, мудру сущу». Феврония снисходительна к нему, милосердна.

Их разговор - праобраз будущего "соперничества" князя и Февронии.

Интересно, что автор устами отрока говорит о болезни князя и язвах как вещах обособленных: "Князь же мой имея болезнь тяжку и язвы. Острупленну бо бывшу ему от крови неприязниваго летящаго змия, его же есть убил своею рукою" (с.634).

Не отроку дано это знать, но Февронии. Она, зная, и ведет с юношей о князе разговор, в котором отрок ничего сам понять не может. Так ведь и слова ее не ему и адресованы, а князю. Его задача их только передать точно, а как это сделать, если он ничего не понимает? Феврония в очередной раз озадачивает юношу: "Аще бы кто требовал князя твоего себе, мог бы уврачевати и (его)". То есть, вылечить от язв (но не исцелить - большая разница; к исцелению путь долог!) может тот, кто потребует князя себе !

Какое же право надо на то иметь, чтобы даже не просить , а требовать самого князя - властителя - себе ?! Стало быть, у князя, самовластного от рождения, может появиться кто-то, способный подчинить его себе?!.. По какому праву? Отрок недоум евает : "Что убо глаголеши, еже кому требовати князя моего себе!" (Характерно это "моего" - "себе" в устах преданного отрока!). Пока это загадка не только для юноши, но и для читателя.

Отрок спрашивает имя мудрой девушки и имя врача, способного излечить князя: "Повежь ми имя свое"; "Но скажи ми имя врача того…" (с.634). И Феврония ему отвечает: "Имя ми есть Феврония", - что нельзя переводить, как это сделал Л.А.Дмитриев: "Зовут меня Феврония" (с.635).

Имя и как зовут - не суть одно и то же. Имя дается при крещении, у него есть святой небесный покровитель. Звать могут мирским именем (князей) или мирским прозвищем. Отрок же интересуется крестильным, христианским именем, ибо не знахаря, не колдуна ищет, не простого врачевателя, а целителя. Подразумевается, конечно, духовного целителя, но пока об этом автор не обмолвился (разве только обозначил намеками), это станет понятным только в следующей части повести. К тому же, в имени Февронии (с греч.) скрыт существенный для понимания повести смысл: видение вечное (который только усиливается значением имени Давид - возлюбленный , принятым Петром позднее, при уходе в монастырь).

Феврония не то, чтобы игнорирует вопросы юноши. Свои ответы-загадки она через него как бы адресует кому-то другому: сам отрок до них умом не дорос. До поры было не ясно, кому; теперь же, когда она высказала требования к душевным качествам князя ("Аще будет мяхкосердъ и смирен во ответех, да будет здрав!"), стало понятным, от кого она предполагает получить ответы.

События обретают странный оборот: не князь, самодержец, ставит условие, а простая девушка! Он должен явить мягкость сердца и смирение, а не гордыню. Это - путь к исцелению, а не просто к выздоровлению. Но понимает, пока, это одна Феврония.

Она готова подвергнуть испытанию князя. А ведь ее, как лекаря, по логике вещей, должны были испытать. "По логике вещей" и развивается действие повести - внешнее, связанное с князем Петром. Но куда более важно не явное ее развитие, связанное с Февронией. Два героя движутся навстречу друг другу: князь Петр - физически, движимый недугом; Феврония - мысленно, духовно провидя будущее мудростью своею.

Не подобает девице идти первой к жениху. Жених должен вначале посвататься.

Не подобает и князю ехать к подчиненному, тем более, если он болен. Будь лекарь мужчина - доставили бы к князю. Оказалось - мудрая девица, нашли компромисс. Князь к дому приехал ее, а в дом слугу послал - с вопросами о лекаре. А итог разговора - как от сватовства: речь зашла о супружестве, воспринятом отроком и князем, как условии Февронии.

Примечательна двусмысленность, которую допускает автор в разговоре князя (через отрока) с Февронией: "Повеж ми, девице, кто есть хотя мя уврачевати?" Отвечает ему Феврония: "Аз есмь хотя и (его) врачевати". Как тут понимать глагол "хотя"? Он встречается и в начале повести: "…От чего ему смерть хощет быти?" (с.630). То есть, "хощет быти" - будет в будущем. Тогда, по аналогии, "хотя уврачевати" - вылечит в будущем, т.е. может вылечить. Такой, видимо, первоначальный смысл выражения - древнерусский. Но дополняется он желанием Февронии вылечить князя, и получается другой совершенно оттенок: Феврония не только может вылечить Богом ей суженого, но и хочет это сделать. Кажется, ради замужества. В своем переводе Л.А.Дмитриев так и понимал это желание Февронии: "Я хочу его вылечить…", но "…если я не стану супругой ему, то не подобает мне и лечить его" (с.637).

Переводчик не заметил, что здесь кроется очередная - мудрая - загадка Февронии: не стать супругой князю она хочет , а спрашивает самое себя, сможет ли быть ("имам быти") супругой ему! Из субъекта действия (возьмут ли ее в жены), она превращается в объект действия: сможет ли она сама быть женой князя?

Цель, вроде бы, одна и та же, да смысл, как выяснится потом, разный. Именно ей самой придется позднее доказывать и боярам, и Петру, что она может быть супругой князю!

Однако лежащий на поверхности смысл - взять в жены дочь древолаза - понял и князь Петр: "Како князю сущу древолазца дщи пояти себе жену!", - не уловив в них более глубокого смысла: не жене "не требе" и "врачевати его", и с небрежением отнесся к словам ее.

Не понял вложенного в слова Февронии смысла - проиграл в мудрости ей. И в благородстве, поскольку сразу же замыслил в сердце обман: "Рцыте ей, что есть врачевство ея, да врачюет. Аще ли уврачюет, имам пояти ю себе жене". Нет в нем оговоренного Февронией, как условие врачевания, смирения. Княжеская гордыня (княжеская жена - простолюдинка - не ровня ему!) верх взяла. Ради временной выгоды (выздоровления) готов грех совершить - обмануть!

А Феврония будто бы иного и не ожидала: со смирением взяла плошку ("сосудец мал"), зачерпнула ранее приготовленной ею хлебной закваски ("почерпе кисляжди своея"), дунула на нее (дыханием Дух Святой исходит - не об этом ли писал Ермолай-Еразм в предисловии к повести?) и дала наказ истопить князю баню и пусть сам он (других не подставила!) помажет все язвы и струпья, кроме одного. Предусмотрела (или знала?), как повернутся дальше события. Так и чувствуется снисходительная улыбка на ее устах.

Князь не знал, что она знала… Он живет "розмыслом" - разумом, а не умом. А сердце ничего не подсказало.

Когда принесли ему мазь и стали готовить для него баню, захотел он, наконец, "девицю… во ответех искусити, аще мудра есть, яко же слыша о глаголех ея от юноши своего", - даже не подозревая, что сам уже был подвергнут Февронией такому испытанию, и не прошел его. Но о мудрости ее, оказывается, помнил! И посылает ей пучок льна в качестве испытания ее находчивости, заметив слуге: "Си девица хощет ми супруга быти мудрости ради". Оказывается, понял, что не в качестве платы за врачевание, а "мудрости ради"! "Аще мудра есть, да в сием лну учинит мне срачицу (сорочку), и порты (штаны), и убрусецъ (полотенце) в ту годину, в ню же аз в бани пребуду".

Князю Петру захотелось проверить мудрость Февронии, как она сумеет выйти из сложного положения. Ожидал ответа, а получил ответное действие Февронии: она перемудрила его, заставив его самого отвечать, по сути, на свой же вопрос, точнее, на равноправное задание. Девица поставила князя в равнозначную ситуацию: "Возми сий утинок (обрубок) поленца сего, - велит она княжескому отроку, принесшему ей задание от князя, - и шед даждь князю своему от мене, и рцы ему: в кий час се повесмо (пучок льна) аз очешу, а князь твой да приготовит ми в сем утинце станъ и все строение, киим сотчется полотно его" (с.636).

Князь нервничает, на него навалились разные испытания: собственная болезнь, неожиданные притязания девицы, не дают покоя рассказы отрока о ее мудрых речах.

Феврония спокойна: она уверена в себе, поведение князя не удивляет; она знает его мысли и будущие действия.

Сила власти столкнулась с кротостью воли.

Князь не нашелся с мудрым ответом, сказал по обыкновению: "…Невозможно есть в такове мале древце и в таку малу годину сицева строения сотворити!" Ответ Февронии - отражение его слов: "А се ли воможно есть, человеку мужеска возрасту вь едином повесме лну в малу годину, в ню же пребудет в бани, сотворити срачицу, и порты, и убрусецъ?" Князь удивился ее ответу: не смыслу слов его - он прост, а тому, что дочь древолаза ответила точно так же, как сам князь!

Действия князя - это постоянные ошибки с нерешенными загадками Февронии. Его ум, очи духовные, не видят этих загадок.

Искупался в бане, помазался данной Февронией мазью - не почувствовал боли. Уже можно было бы удивиться столь быстрым переменам, но князь, чувствуя их телесно, умом не замечает. Наутро увидел своими глазами чистое и гладкое тело свое, кроме оставленного одного струпа. Тут уж удивился быстрому выздоровлению, но не подумал, отчего это вдруг? Ведь чуть ли не чудо произошло?! И зачем один струп наказала Феврония оставить? Видимо, суетные мысли князя не давали ему возможности задуматься о вопросах глобальных. И не было смирения в сердце его. Опять уступил деве в мудрости и тут проиграл. Но он-то об это не знает! Да и читатель пока тоже. Вот в чем мастерство рассказчика: он постоянно держит в сознании и в повествовании два плана: явный - княжеская линия, и скрытый - линия девы мудрой. Мудрый - поймет.

Князь дважды пренебрег словами Февронии о ее готовности быть князю женой и о неприятии ею материальной платы - богатства - за врачевание. Первый раз, когда отреагировал на них мысленно: мол, не ровня дочь бортника ему. Вторично, когда после выздоровления уже не захотел взять ее в жены (опять таки!) из-за ее происхождения, и послал ей, в качестве откупного, дары. Но она, как ранее и предупреждала, не приняла их. Хоть и бедная девушка, но за богатствами не гналась - не в них счастье.

Феврония - смиренна. Она сдержала свое слово и в большом - вылечила князя, и в малом - в качестве платы богатства не взяла.

Князь Петр не сдержал своего княжеского слова: обещал по излечении взять целительницу в жены (в этом и было бы его смирение!), но не взял. При первом взгляде кажется, что и тут князь уступил (уже в благородстве) Февронье, ведь не подобает князю нарушать данное слово. Но и мудрой деве не приличествует обман, даже если он вызван осторожностью! Феврония, ведь, проявила недоверие к князю, предусмотрела обман с его стороны, и, выходит, схитрила: до конца-то его не вылечила?! Струп, от которого опять пойдет болезнь, оставила! А раз так, то тогда и князь своего слова не нарушил, ведь до конца-то он излечен не был! Стало быть, в выполнении обязательств - исполнении своих обещаний - герои оказались на равных?

В скором же времени ситуация повториться, и герои должны будут уже проявить другие свои качества.

"Здравствуяи", - как говорит автор повести, поехал князь Петр в отчину свою, город Муром. Чувствуется торжество в возвращении выздоровшего героя, победителя змея, в родной город. Наконец-то избавился он от всех напастей: и змея убил, и от язв излечился. Добился намеченной цели. Но не тут-то было. Намеченной цели не добилась Феврония. И Божественный Промысл не сбылся. Не была она обманщицей и не собиралась хитрить и лукавить: она испытывала князя - мужа ведь себе выбирала, княжескую гордыню побороть хотела ради спасения его души.

От оставшегося струпа болезнь быстро возродилась, причина то ее не устранена! Сердце князя не стало смиренным. Интересно, что новое распространение язв и струпьев началось только с того, но первого же дня, в который он выехал домой. И князю ничего не оставалось как снова "возвратися на готовое исцеление к девицы". Но на сей раз, автор это особо подчеркивает, уже на " готовое исцеление", т.е. на уже ожидающее его!

Ситуация повторяется, но князь ведет себя совершенно по иному, соответственно и Феврония. Вернувшись к дому ее он "со студом", т.е. со стыдом посылает к ней, и уже не приказывает лечить, а просит врачевания. Болезнь привела князя Петра ко смирению. Феврония же без гнева и гордыни приняла княжеское извинение, ибо ожидала его. Но уже, зная Божественный Промысл о них, по иному ставит условие: "Аще будет ми супружник, да будет уврачеван". Конечный результат вроде бы тот же, да смысл иной. На сей раз, Феврония заняла главную позицию: не она станет ему женой, а он должен стать ее мужем. Если раньше, казалось, инициатива в руках князя, а Феврония могла только робко поставить условие, которое просто проигнорировал князь, то теперь она твердо его диктует, ибо творит Божественную волю. И если прежде князь просто пообещал жениться на ней, не чувствуя этой Божественной воли о себе, то на сей раз "дасть ей с твердостию слово". И получив исцеление (не просто тела, но души - кротостью и смирением!), "поят ю (ее) жену себе". "Такою же виною бысть Феврония княгини", - замечает автор. Свершился промысл о них: не послал бы Господь в качестве испытания князю болезнь, не нашел бы тот себе супруги в лице дочери древолаза…

"Приидоста же во отчину свою, град Муром, и живяста во всяком благочестии, ничто же от Божиих заповедей оставляюще" (с.638).

Последняя фраза - венец главе: по заповедям Божиим зажили супруги и во всяческом благочестии. Как и должно быть, за что и награду от Бога получат.

Сочинения Ермолая-Еразма. Повесть о Петре и Февронии Муромских //Памятники литературы Древней Руси. Конец XV – первая половина XVI века. – М., 1984. – С.626. Далее страницы указаны в тексте статьи, при этом слова, передающие Божественную сущность, пишутся с прописной буквы.

В этом понимании трехчастности человеческой души, отражающей триипостасность Бога – Троицы, Ермолай-Еразм близок учению св. Григория Паламы, который, «раскрывая троическое содержание души человека как “души умной, логосной и духовной”, … подчеркивает, что человек больше всех других существ сотворен по образу Святой Троицы, Которая есть Ум, Логос и Дух». См.: Протоиерей Игорь Экономцев . Исихазм и восточноевропейское Возрождение //Богословские труды. – М.,1989. – Т. 29. – С.65.

Первый пример проявления “истинного разума” описан в “Слове о Законе и Благодати” Иларионом Киевским в случае с князем Владимиром Святославичем. Можно было читать пророков, видеть чудеса Христовы, слушать апостолов и не уверовать в Бога. Но можно было не видеть Иисуса Христа и чудес Его, и разумом постичь «Невидимого Бога» и придти к Нему, и привести народ свой, как это сделал Владимир Святославич. У него была возможность свободного выбора : остаться язычником, как и его предки, или принять христианство. Благодаря вселивше­му­ся по милости Божией в него разуму, который был «выше разума земных мудрецов», русский князь «Невидимого возлюбил» и «взыскал Христа», и «притек ко Христу, только по благому размышлению и острым умом постигнув, что есть Един Бог – Творец невидимого и видимого, небесного и земного». Владимир Святославич, стяжав истинный разум, правильно распорядися возможностью свободного выбора, как когда-то Константин Великий в Византии, и потому удостоен равной ему чести и славы от Господа на небесах. См.: Ужанков А.Н. Русская литература XI-XVI вв. Мировоззренческий аспект // История культур славянских народов. Т.I. – М.,2003. – С.262.

См.: Ужанков А.Н. Русская литература XI-XVI вв. Мировоззренческий аспект. – С.271-272.

В древнерусском языке слово “живот” означает “жизнь”. Стало быть, животворящий крест – это крест, творящий, дающий жизнь.

Заяц – один из древнейших символов христианства. Длинные, трепетные уши символизируют способность христианина внимать голосу небес. Благоверная Феврония ощущает Промысл Господень.

Обычно, на людях, тем более при незнакомом мужчине, девушка должна была быть с покрытой платком головой (как в храме), ну а дома, за работой, естественно, она была без платка и поэтому смутилась, увидев незваного гостя у себя в доме.

Ср.: «… Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит» (Псалом 50, 19). Для понимания повести важен в целом этот псалом, поскольку в повести содержатся многие аллюзии к нему: «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое. Наипаче омый мя от беззакония моего, и от греха моего очисти мя. <…> Окропиши мя иссопом, и очищуся, омыеши мя, и паче снега убелюся. <…> Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей. <…> Избави мя от кровей, Боже, Боже спасения моего…». В определенной степени можно сказать, что повесть стала своеобразным толкованием 50-го псалма.

Не тот глагол использовал переводчик: “не треба” – лучше бы перевести “не нужно”!

94. СКАЗАНИЕ О ПЕТРЕ И ФЕВРОНИИ

Муромский князь Петр и его жена Феврония жили, как сообщает летопись, в начале XIII века. Они оставили по себе настолько добрую память, что после смерти их стали почитать как святых. Сначала - только в Муромских землях, а позже - по всей Руси.

К лику общерусских святых Петр и Феврония были причислены в середине XVI века. Тогда же известный церковный писатель Ермолай-Еразм на основе сказаний, бытовавших в народе, написал «Повесть о Петре и Февронии». Заканчивая повествование, Ермолай-Еразм говорит: «Написал о том, что слышал, не ведая, может быть, и другие о том написали, знающие более меня».

Хотя «Повесть о Петре и Февронии» имеет подзаголовок «житие», она очень отличается от традиционных произведений житийной литературы и напоминает - и по сюжету, и по образному строю - народную сказку. Поэтому митрополит Макарий, крупный церковный и культурный деятель XVI века, составивший Великие Четьи Минеи - собрание житий святых, не включил в них житие муромских святых, а в «Словаре святых, прославленных в Российской церкви», изданном в 1862 году, говорится: «Подробности жития благоверного князя Петра и супруги его неизвестны».

Признавая существование святых Петра и Февронии, церковь отрицала достоверность сказания о них. Но в народе оно было очень популярно, фольклористы записывали его варианты от народных сказителей вплоть до середины XX века.

В сказании говорится, что у князя Петра был старший брат Павел, который княжил в Муроме и имел красавицу-жену.

По дьявольскому наущению повадился летать к молодой княгине крылатый змей и принуждать ее к блуду. Змей был хитер: княгине он являлся в своем истинном обличье, но когда его мог увидеть кто-нибудь другой, принимал облик князя Павла.

Рассказала княгиня о своей беде мужу. Опечалился князь Павел, стал думать, как избавить жену от напасти, как извести проклятого змея. Нелегко было это сделать: ведь в змее был заключен сам нечистый дух. Долго думал князь, да так ничего и не придумал.

Тогда сказал он княгине: «Выведай у змея, какой смертью суждено ему умереть. Если я буду об этом знать, то смогу избавить тебя и от его дыхания, и от шипения, и от прочей мерзости, о которой и говорить-то смрадно».

Княгиня послушалась мужнина совета. Когда прилетел к ней змей, оплела его льстивыми речами и как бы невзначай сказала: «Все-то тебе ведомо! Верно, знаешь ты и о том, какова будет твоя кончина и от чего она приключится?» Змей, великий обманщик, на сей раз сам обманулся и открыл княгине свою тайну: «Будет мне смерть от Петрова плеча, от Агрикова меча».

Крепко запомнила княгиня змеевы слова и пересказала их мужу.

Князь подумал: «Не о брате ли моем Петре говорил змей?» Позвал он брата к себе и поведал ему о своей догадке. Молодой князь Петр был храбр и не усомнился, что именно ему суждено одолеть змея.

Но прежде надо было раздобыть Агриков меч.

Знал князь Петр, что жил некогда на свете Агрик-богатырь, владевший чудесным мечом, но не ведал, где этот меч теперь.

Пошел князь Петр в дальнюю, загородную, церковь, которую особенно любил, и стал там в уединении молиться.

Вдруг явился перед ним ангел в образе отрока и сказал: «Князь, я укажу тебе, где скрыт Агриков меч. Иди вслед за мной».

Привел отрок князя Петра в алтарь этой церкви и показал, что в алтарной стене между камнями есть широкая щель. А в глубине ее лежит меч.

Взял Петр чудесный меч, пошел в дом своего брата и стал ждать дня, когда прилетит змей.

Однажды беседовал князь Петр с братом в его покоях, а потом пошел поклониться княгине. Заходит в княгинин терем и видит: сидит рядом с княгиней князь Павел. Подумал Петр: «Как же успел брат придти сюда раньше меня?» Вернулся он в покои брата - а брат там. Понял Петр, что видел у княгини змея. Сказал Петр князю Павлу: «Никуда отсюда не выходи, а я пойду биться со змеем, и с Божьей помощью одолею его!» Взял он Агриков меч и снова пошел к княгине. Так опять увидел он Павла, но зная, что это не он, а змей, поразил его мечом.

В тот же миг принял змей свое истинное обличье, затрепетал в предсмертных судорогах - и издох, окропив князя Петра своей кровью.

От поганой змеиной крови покрылось тело молодого князя язвами и струпьями, тяжко занедужил князь Петр. Стали лечить его лекари и знахари, но ни один не смог исцелить.

Прослышал князь Петр, что есть искусные лекари в соседней Рязанской земле, и приказал отвезти себя туда.

Вот прибыл недужный князь в Рязанскую землю и послал своих дружинников искать лекарей.

Один молодой дружинник завернул в деревню под названием Ласково. Поднялся на крыльцо крайнего дома, вошел в сени - никого там не встретил. Зашел княжеский дружинник в избу и видит: сидит за ткацким станом девица, ткет полотно, а на полу перед ней заяц пляшет, ее забавляючи.

Увидела девица княжьего дружинника и, смутившись, сказала: «Беда, когда двор без ушей, адом без очей!» Подивился дружинник непонятным речам и сказал: «Выслушал я тебя, девушка, а ни слова не понял».

Усмехнулась девица: «Чего ж тут не понять? Уши двора - собака. Услыхала бы она тебя и залаяла. Очи дому - ребенок. Увидел бы он из окошка, что ты идешь, и мне бы сказал. А так застал ты меня за работой да в будничном платье».

Дружинник спросил девицу, где ее домашние.

Девица ответила: «Отец вместе с матерью ушли взаймы плакать, а брат в лесу под ноги глядит да смерть свою видит».

Того пуще удивился дружинник, а девушка пояснила: «Отец с матерью ушли на похороны, по покойнику плакать. А когда за ними смерть придет, то другие станут оплакивать их. Стало быть, сейчас они плачут взаймы. Брат добывает мед диких пчел из дупел на высоких деревьях, он сейчас в лесу взобрался на дерево и вниз поглядывает, как бы не упасть. А если упадет туда, куда смотрит, то приключится ему верная смерть».

Сказал княжий дружинник: «Вижу я, что премудрая ты девица. А как твое имя?» Ответила девица: «Имя мое Феврония».

Рассказал княжий дружинник Февронии, что прибыл в Рязанские земли недужный князь Петр, надеясь на исцеление, и спросил, не знает ли она, где найти искусного лекаря.

Феврония ответила: «Вели привезти твоего князя сюда. Если он смиренен и мягкосердечен, я исцелю его».

Привезли князя Петра к мудрой деве.

Сказал ей Петр: «Если ты и вправду исцелишь меня, то я награжу тебя великим богатством».

На это Феврония ответила: «Богатства мне не надобно. А лучше пообещай, князь, что, если я тебя исцелю, ты возьмешь меня в жены» Петр подумал про себя: «Не бывало такого, чтобы князь женился на дочери простого мужика!» Но Февронии сказал: «Обещаю исполнить все, что ты хочешь».

Феврония зачерпнула в малую посудину хлебной закваски, подула на нее и велела княжьим слугам: «Истопите для князя баню, и пусть помажет он этим зельем все свои язвы и струпья, все, кроме единого».

Слуги стали топить баню. А князь решил испытать мудрость Февронии. Послал он к ней своего слугу с пучком льна и велел передать, что хочет-де князь, чтобы, пока он моется в бане, девица из того льна соткала полотно и сшила для него рубаху, порты и полотенце.

Выслушала Феврония княжьего слугу, взяла лен, а в обмен дала березовую щепку и сказала: «Пока я буду лен расчесывать, пусть твой князь сделает из этой щепки ткацкий стан, чтобы было мне на чем ткать полотно».

Слуга передал князю ответ Февронии, и князь подумал: «Воистину, мудра эта девица!» Вот пошел князь париться в баню. Смазал свои язвы и струпья хлебной закваской, что дала Феврония, и тут же стал здоров.

Тело его опять было чисто и гладко, как прежде; остался лишь один струп, который он не стал мазать, как велела мудрая дева.

Но князь, исцелившись, не исполнил своего обещания, не захотел взять незнатную девицу в жены. Он вернулся к себе в Муром, а Февронии, вместо сватов, послал богатые подарки.

Однако Феврония подарков не приняла.

Недолго радовался князь своему исцелению: вскоре от того струпа, что остался на теле, пошли во множестве другие язвы - и расхворался князь пуще прежнего.

Со стыдом вернулся Петр к Февронии и стал просить еще раз исцелить его, твердо пообещав взять мудрую деву в жены. Феврония, не держа на князя зла, снова приготовила зелье, и князь исцелился.

Петр тут же обвенчался с Февронией, и они отправились в Муром.

Спустя недолгое время старший брат Петра Павел скончался, и Петр унаследовал княжий престол.

Но неспокойным было его княжение. Муромские бояре невзлюбили молодую княгиню из-за ее низкого рода - и задумали разлучить ее с мужем. Стали они наговаривать Петру на Февронию.

Вот говорят бояре князю: «Государь, твоя княгиня не умеет себя за столом держать: прежде, чем встать из-за стола, собирает хлебные крошки в горсть, будто голодная».

Решил князь проверить, правда ли это. Повелел Февронии обедать с ним за одним столом. Отобедали они, и Феврония, как привыкла в деревне, смахнула крошки со стола себе в горсть. Взял князь ее за руку, разжал пальцы и увидел, что на ладони у Февронии - благовонный ладан.

В другой раз пришли к Петру злокозненные бояре и сказали: «Князь! Всемы хотим верно тебе служить, но не хотим, чтобы наши жены служили твоей низкородной княгине. Если ты желаешь быть нашим господином, то избери себе другую жену, а Февронию награди богатством - и пусть идет она, куда хочет».

Князь Петр говорит боярам: «Скажите об этом Февронии - и послушайте, что она ответит».

Пошли бояре к княгине и сказали: «Госпожа! Не хотят наши жены быть у тебя в подчинении. Возьми себе богатства и иди, куда хочешь!» Ответила Феврония: «Я исполню ваше желание, если дозволите мне взять с собой то, что мне всего дороже».

Бояре не стали перечить, с охотою согласились: «Бери все, что тебе угодно».

И сказала Феврония: «Не нужно мне ничего, кроме моего любимого супруга князя Петра».

Тут бояре подумали, что ежели Петр откажется от княжеского престола, то они изберут другого князя по своему желанию, и говорят Февронии: «Если Петр пожелает уйти с тобой, то пусть уходит».

Когда князь Петр узнал, что надобно ему выбрать между княжеством и женой, то рассудил, что лучше лишиться земной власти, чем пренебречь Божьей заповедью, ибо в Писании сказано, что если кто отошлет от себя безвинную жену и женится на другой, то сотворит он прелюбодеяние.

Петр снарядил корабль, взял с собой верных слуг и вместе с Февронией покинул Муром.

Целый день плыли они по реке Оке, вечером причалили к берегу и расположились на ночлег. Тут князь Петр задумался о том, что же будет с ними дальше. Феврония, угадав его невеселые мысли, сказала: «Не кручинься, князь! Бог нас не оставит».

Меж тем в Муроме бояре между собой перессорились: каждый хотел быть князем. Началась между ними драка, потом схватились за мечи, многих порубили, а те, кто остались в живых, решили просить Петра вернуться на отчий престол. Выбрали они челобитчиков и послали их вслед за Петром.

Вот предстали челобитчики перед князем, низко ему поклонились и сказали: «Вернись, князь! Молим мы тебя и твою княгиню не гневаться и не оставлять нас сиротами».

Возвратились князь Петр и Феврония в Муром и стали жить там в благочестии, соблюдая все Божьи заповеди. Правили они своей вотчиной не яростью, а кротостью, странников принимали, голодных насыщали, нагих одевали, и никто не терпел от них притеснения.

Так прошли многие годы. Петр и Феврония состарились и молили Бога, чтобы дал Он им умереть в один день. Велели они сделать двойную гробницу и завещали похоронить в ней себя вместе.

Когда почувствовали они, что недолго осталось им жить на этом свете, то приняли иноческий чин в разных обителях. Петр был назван в иночестве Давидом, а Феврония - Евфросиньей.

Однажды сидела Феврония в своей обители и вышивала покров для храма. Тут пришло ей послание от Петра: «О, сестра Евфросинья! Хочет душа моя отойти от тела, и жду я только тебя, чтобы умереть нам вместе».

Ответила Феврония: «Подожди, господин. Дай дошить мне покров для церкви святой». Оставалось ей вышить на покрове лишь ризу одного святого.

Но снова принесли посланье от Петра: «Я умираю, и не могу ждать».

Тогда Феврония воткнула иголку в покров, обернув ее ниткой, которой шила.

Послала она к Петру сказать, что готова к смерти.

Помолившись, в один час предали Петр и Феврония свои души в руки Божьи.

Неразумные люди решили пренебречь их завещанием и похоронить порознь, рассудив, что в монашеском чине не подобает лежать им вместе.

Сделали для них два гроба и поставили на ночь в соборной церкви. Но утром нашли эти гробы пустыми, а тела Петра и Февронии - в двойной гробнице, которую приготовили они для себя сами.

В той гробнице похоронили их вместе возле церкви Рождества Богородицы в Муроме.

В1565 году по распоряжению Ивана Грозного над захоронением Петра и Февронии была построена новая каменная церковь.